А вот дальше потянулась череда странностей, пугающих и радующих
одновременно. Старик обиходил любимицу вечером, чистил, перемежая с
лаской. Угостил морковкой, чтобы не пугала так его больше — и
замер, когда увидел ослепительно-белые, чистые, здоровые, острые
клыки в пасти лошадки. Волку впору позавидовать! Любимица морковку
приняла, но съела без особого удовольствия.
Энрун подумал-подумал, да отмахнулся от эдакого чуда — самое
главное, что жива.
Новая странность объявилась вместе с баронским мытарем,
пришедшим изъять налог — в очередной раз надеясь, что у старика не
окажется что взять, и можно будет умыкнуть коня. Мысли его не были
злыми, просто мытарь уж очень хотел повышения до дружинника, а без
коня о таком и мечтать не следовало. Старик, якобы, уже пожил —
зачем ему лошадь? Тем более, мытарь подумывал за копытное заплатить
— попозже, не сразу. Без особого желания подумывал, если
честно.
Словом, пошел Энрун собирать что-то, что можно будет предложить
в счет налога, а как вернулся — не нашел никого в подворье. Десяток
минут назад тут стоял государев человечек, по-хозяйски оглаживая
старикову лошадь, а сейчас — никого. Хмыкнул Энрун, да махнул рукой
— ушел так ушел. Еще придет, куда денется. Был старик спокоен ровно
до момента, как пришлось счищать навоз из стойла — тогда-то и
сверкнул человеческий зуб. Старика пробрал озноб от такого зрелища
— не из-за истинной природы зубастой кормилицы, а оттого, что
кто-то мог заметить. К счастью, нашлись все двадцать четыре зуба —
мытарь здоровьем не отличался — и были закинуты по пути в лес.
Старик некоторое время опасался лошадки, но к странному быстро
привыкаешь — особенно когда твой путь изо дня в день проходит мимо
смертельно опасного леса. Чего тут только не бывает? И даже дети со
странными вопросами — успокаивал себя Энрун.
В третий день после этого, случилось новое событие. Не было оно
ни трагичным, ни радостным — просто в один момент Энрун
почувствовал необычайную тоску, исходящую из леса. Словно плакал
заблудившийся ребенок, скулил щенок, выброшенный из дома. Лошадь
встрепенулась и повернула туда морду, а затем — глянула на хозяина,
словно просила. Старик поборол опаску и повел телегу к опушке,
выпряг лошадь и двинулся по лесу, избирая удобный путь для конного,
хоть его красавице и было все равно — широкая грудь легко
проламывала себе путь даже меж толстых ветвей.