«...продолжаются бои в Ботлихском районе...»
Ноги подкосились, и он тяжело опустился на стул.
«...по сообщениям из Кремля, ситуация в республике находится под
контролем правительственных сил...»
Дагестан. Ботлихский район. Начало Второй чеченской
кампании.
— Тысяча девятьсот девяносто девятый, — прошептал Николай. — Это
невозможно.
Но он знал, что это правда. Не сон, не галлюцинация. Он помнил
эту комнату. Помнил этот дешевый стол, этот продавленный матрас,
эту затхлость нищего жилья. Его первое собственное жилье после
детдома. Сорок рублей в месяц, треть стипендии. Комната в
коммуналке на окраине. Август 1999-го.
Телевизор внезапно захрипел и изображение сменилось рекламой.
Кто-то радостным голосом предлагал приобрести стиральный порошок.
Николай сидел неподвижно, боясь пошевелиться, будто любое движение
могло разрушить эту... эту реальность? Иллюзию? Чудо?
В тесной комнатушке было душно. Старое окно, не открывавшееся
годами, пропускало лишь тонкую полоску света. Николай медленно
встал, пересек комнату — три шага — и отдернул занавеску.
Мир снаружи поразил его своей... обыденностью. Старый двор,
несколько тополей, детская площадка с покосившимися качелями.
Древний «Москвич» у подъезда. Никаких следов войны, никаких руин,
никакого кошмара, преследовавшего его десятилетиями.
«Значит, я всё-таки сошел с ума», — подумал Николай почти с
облегчением. Сумасшествие было понятней, чем чудо. Проще, чем
перемещение во времени. Логичней, чем шанс на искупление.
Его взгляд упал на запыленное зеркало, висевшее в углу. Он
подошел, вгляделся в собственное отражение и почувствовал, как к
горлу подкатывает тошнота.
Из зеркала на него смотрел восемнадцатилетний мальчишка. Худой,
нескладный, с короткой стрижкой и испуганными глазами. Ни единого
шрама, ни единой морщины, ни единого следа от пережитого ада.
Он поднес руку к щеке, и отражение повторило его жест. Это был
он — не стареющий кошмар из снов, не призрак, вечно преследующий
его по ночам. Он настоящий. Он живой. Юный. Прежний.
Николай отшатнулся от зеркала. Его затрясло.
— Нет. Нет-нет-нет. Это невозможно. Я сплю. Я... я...
Он сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Боль была
настоящей. Слишком настоящей для сна.
Телевизор снова запищал, переключаясь на следующий сюжет. Теперь
там показывали концерт. Пухлая блондинка выкрикивала что-то про
любовь, обтягивающее платье сверкало блестками. «Это Аллегрова», —
машинально отметил он. Ирина Аллегрова, чьи песни крутили по всем
радиостанциям, когда он ещё был молод. Впервые.