Как он
добрался до своей спальни и улегся в постель, вспомнить не
удавалось…
Очередной
радостный вопль, приветствующий королевский поезд, заставил его
очнуться. Гревская площадь напомнила море, а Жорж-Мишель никогда не
любил эту стихию — слишком непредсказуема, слишком опасна и слишком
гибельна. Каким образом друг мог влюбиться в эту бездну, он не
понимал. Зато мог догадываться, каково ему было ждать вестей, когда
лично он ухитрился перепутать дни и события. Он вновь мысленно
вернулся в тот день…
После
поминальной попойки в честь несостоявшейся казни он проснулся ближе
к полудню, да и то не сам. Его разбудили, и эта нежданная побудка
вызвала полную неразбериху у него в мыслях. Он не мог сказать,
присутствовал ли на суде или все это ему только приснилось, как
затаенное желание жить, в то время как действительность требовала
умереть. Вид епископа Амио в спальне и голос Луаньяка со двора
только подтверждали это ощущение.
— Уж пора?
Вы пришли меня исповедовать? — проговорил он, стараясь вернуть себе
спокойствие и достоинство. Трудно сохранить достоинство, сидя на
кровати в одной рубашке и с голыми ногами. Но он надеялся, что ему
удалось. — Тогда я оденусь — его величество позволил мне самому
выбрать одежду, чтобы проследовать на эшафот.
— Сын мой!
— пророкотал бывший наставник с таким выражением, что он вновь
ощутил себя мальчишкой-школяром, которому приходится держать ответ
за нелепые проказы. — Я вижу вчера ты предавался излишествам,
совершенно недостойным принца из дома Валуа. Тебя извиняет только
непростая ситуация, в который ты недавно оказался. И все же
недоразумение уже позади, и потому довольно проявлять
несдержанность и расстраивать его величество мнимыми
обидами.
«Мнимыми?!» — он непроизвольно вскинул
голову и сразу же получил еще один выговор:
— Да-да,
сын мой, довольно этих обид. Пора вернуться к своим обязанностям, к
тому, для чего ты и был предназначен.
Он решил
молчать. Молча одеться. Молча слушать. И молча обдумать все, что
услышал. Впрочем, смолчать во всем не удалось. Когда Амио сообщил,
что в добавлении к губернаторству в Турени его величество решил
дать ему в управление еще две провинции — Анжу и Мэн — он не
выдержал:
—
Помилосердствуйте, ваше преосвященство, мне и с Туренью хватает
забот!
— Это твой
долг, сын мой, — Амио был неумолим. — К тому же его величество счел
возможным оказать тебе еще одну милость. Помятуя о твоих расходах
за последние три недели, он решил предоставить в твое полное
распоряжение доходы со всех этих провинций — без необходимости
давать в этом отчет.