—
Крестный, прости меня, пожалуйста, я так глупо вел себя два года
назад в Лоше! Я тебя обидел… Но я больше не буду!
Сначала он
не понял. В его воспоминаниях никаких глупостей два года назад Ален
не совершал и уж тем более ничем его не обижал. Но мальчик
продолжал говорить — с жаром и глубоким убеждением:
— Филипп
был прав! Я как девчонка расплакался из-за идиотской жалости к
Каймару… Арман… он был маленьким, ему было можно!... но я-то знал,
что совершил негодяй… Я больше не буду, крестный, не буду
жалеть твоих врагов. Мне жаль только одного — что люди Монту легко
отделаются. Да их следовало бы отправить на колесо!
Жорж-Мишель не сразу нашелся, что сказать.
— Неужели,
мой мальчик, ты можешь радоваться чужому страданию? — сдержанно
проговорил он, стараясь тоном дать понять крестику, что
жестокосердие не красит. С тем же успехом он мог объяснять Алену,
что грубость к нижестоящим недостойна принца.
— Но,
крестный, из-за них тебя могли казнить! — возмутился королевский
бастард.
— Могли, —
согласился Жорж-Мишель. — Но даже если бы для меня все обернулось
совсем плохо, самое большее, что мне бы грозило — это меч палача.
Мэтр Кабош мастер — я бы даже ничего не почувствовал. Так к чему
присуждать наказание более серьезное, чем ожидавшееся преступление?
— проговорил принц. — Я говорил это Филиппу и скажу тебе: дворянину
— меч, простолюдину — веревка. Этого достаточно.
Ален
пытался это понять, но у него не получалось. Мальчик впервые в
жизни испытал ненависть и теперь отдавался ей со всей страстью
юности. Он был в восторге от торжества, в восторге от победы и
ликовал от того, что все мерзавцы «получат по заслугам».
По приезде
Ликур тоже говорил, что надеется, что «клеветник получит по
заслугам», но Жорж-Мишель слишком хорошо знал своего дворянина,
чтобы верить, будто тот получает удовольствие от нынешнего действа.
И даже не потому, что не любит человеческих страданий — в некоторых
вещах, особенно, когда дело касалось интересов и тем более жизни
обожаемого сеньора, Ликур мог быть на редкость бесчувственным
человеком, но любя все красивое и элегантное, он полагал
четвертование и колесование проявлением самого дурного вкуса. Таким
образом, пусть и по другой причине, но господин помощник
губернатора провинции полностью был согласен со своим сеньором:
дворянам за преступление меч, простолюдинам — веревка, все прочее
было лишним.