— Да
какие они честные! Мое присвоили! — меня распирало от праведного
негодования.
— Давай
документы, чтобы подтвердить это.
— Нет их
у меня.
— Тогда
нужны родственники, которые смогут подтвердить твою личность, чтобы
Ривус мог отдать распоряжение и выделить сопровождающего для похода
в дом.
— Я
сирота. Может, соседи…
— Соседи
в данном вопросе ничего не решают.
— Но что
мне тогда делать?
— Понятия
не имею, — сказал он совершенно без эмоций и сожаления, а потом
добил, — мы ничем не сможем тебе помочь, пока ты не принесешь
документы.
А как я
их принесу? Силой в дом не прорвешься — у них численный перевес.
Бумаги наверняка в комнате у Кэтрин, а она всегда крепко-накрепко
запирает дверь, не разрешая никому туда заходить в свое отсутствие.
Если меня поймают за попыткой проникнуть внутрь, то высекут так,
что неделю пошевелиться не смогу.
— Должен
же быть другой способ.
— Он
есть, — согласился Эдди. — Вы можете подать заявление в Большой
Суд. Они проведут расследование, поднимут все архивные записи,
возможно, даже используют менталистов, чтобы добраться до истины,
и, если все действительно так, как ты говоришь, с радостью
восстановят справедливость и накажут виновных.
—
Отлично! Куда идти?
— В
столицу.
Он
написал на клочке адрес, а чуть ниже какое-то странное
число.
— Это
что? — поинтересовалась я.
Эдди Райт
посмотрел на меня, как на последнюю бестолочь, и степенно
произнес:
—
Пошлина. Или ты думала, что этим будет кто-то заниматься бесплатно?
За все надо платить, милочка.
Бедная
Хлоя за всю свою жизнь такой суммы в руках не держала!
— Но… но…
у меня нет таких денег!
— Тогда
приходите с документами, — равнодушно сказал он, — до этого
момента, ваше заявление будет лежать… здесь.
С этими
словами он отложил мой лист в самую дальнюю стопку и, участливо
улыбнувшись, взглядом указал на дверь.
На
какой-то миг в его улыбке проскочило злорадство, и я поняла, какой
козырь был у мачехи.
Все
куплено.
Снаружицарила
настоящая благодать. Летнее солнце все выше поднималось над крышами
домов и играло бликами в темных оконных стеклах.
Выйдя от
градоначальника, я свернула в узкую боковую улочку, тенистую из-за
балконов с сушившимся бельем. Высоко над моей головой развевались
на веревках белые ночные сорочки, мужские рубахи и застиранные
кальсоны, а вдоль первых этажей тянулись лавки с пыльными витринами
и деревянными вывесками. Возле одной из них я остановилась, глотая
слюну.