Итого мы имеем:
- Сапоги (дырявые, но крепкие).
- Рубашка (пахнет мертвечиной, с дырами).
- Футболка (размер XXL, натянулась как мешок).
- Штаны (коричневые, во всех смыслах).
- Рюкзак (лопнул шов, но лямки целы).
- 3 батончика (сомнительные, но съедобные).
- Заточка (ржавая, но острая).
- Ржавая фляга, и набор инструментов (отличные инструменты
выживания, если не обращать внимание на то, что они насквозь
провоняли).
Огляделся. Лестница наверх была завалена обломками, но
проходима. Ступени покрыты слизью, перила согнуты, как от удара
танка. На стене — граффити: «Беги, пока можешь» и стрелка вверх. Я
плюнул на надпись, закинул рюкзак на плечо и полез вверх. Сапоги
скрипели, цепляясь за металл. Где-то наверху, за поворотом, завыл
ветер.
Пальцы сжали топор. Батончики болтались в рюкзаке. Вспомнил о
том тоже, которым прибил мутанта к бетонке, вернулся за ним, и
заткнул за пояс. Теперь можно идти.
«Хоть бы это был выход», — подумал я и шагнул в темноту.
Тюремный коридор, в глубине комплекса пах горелой плотью и
металлом. Воздух гудел от криков, что продирались сквозь толщу
бетона, как ржавые гвозди через кожу. Здесь, в подземельях
мира-тюрьмы, время текло иначе: минуты растягивались в часы, а часы
— в бесконечность, наполненную скрежетом цепей и хрипами.
Зеки, одетые в рваные робы с выжженными на спинах номерами, уже
не помнили своих имен. Сегодня их было двадцать семь. Двадцать семь
пар рук, привыкших к крови, двадцать семь пар глаз, не моргавших
при виде мясорубки из костей и железа.
— Тащи следующего! — рявкнул Грохот, бывший шахтер с перебитыми
суставами пальцев. Его голос, словно камни в дробилке, перекрыл
стон вентиляторов.
Двое зеков втащили в камеру имперского офицера. Его мундир,
некогда белый, как снега Кадии, теперь был изорван в клочья, но
погоны с золотым шитьем все еще блестели. Лейтенант. Молодой.
Слишком молодой.
— Смотри-ка, щенок, — прошипел Грохот, прижимая раскаленный прут
к щеке пленного. Кожа зашипела, запахло паленым. Офицер не
закричал. Его глаза, голубые и ясные, будто выточенные из льда,
уперлись в потолок, где ржавые трубы шевелились, словно кишки.
— Император… защишает… — прошептал он, сжимая зубы так, что
скулы побелели.
Зеки засмеялись. Смех был коротким, как выстрел, и таким же
пустым.
***
Пытки длились методично, будто конвейер на древней фабрике.
Каждый имперец получал свою долю «внимания». Одним вырывали ногти
клещами, другим заливали раны кислотой, добытой из аккумуляторов
погрузчиков. Третьих подвешивали на крюках над шахтой, позволяя
гравитации медленно вытягивать кишки, как канат из блока.