В одной — паруса, пробитые ядрами, рвались под крики «На
абордаж!», и запах соли смешивался с железным привкусом крови. В
другой — девочка в клетчатой юбке смеялась, ловя кленовые листья, а
ветер развевал её рыжие косы. Третья пылала: города рушились в
пламени, и чудовища с кожей из лавы шагали по руинам, оставляя за
собой реки расплавленного стекла...
Артём заворожённо наблюдал, как миры рождались и умирали в танце
света и тени. Здесь время текло иначе — прошлое, настоящее и
будущее сплетались в узоры, понятные лишь вселенной. Он чувствовал
их — эмоции, запахи, биение сердец — как вибрации, пронизывающие
душу. На мгновение боль от потери родных притупилась, уступив место
изумлению.
Но размышления прервал вихрь — слепой, хаотичный, рождённый
между мирами. Он схватил Артёма, как ребёнок хватает мотылька, и
понёс к краю разлома. Там мерцала сфера, тусклая на фоне других, её
поверхность покрывали трещины, словно паутина.
«Нет!» — попытка вырваться оказалась смешной. Вихрь не слушал.
Артём увидел последний кадр — мать, плачущую у фотографии в чёрной
рамке, — и затем его швырнуло в сияющий тоннель.
Мир, в который ворвалась душа Артёма, дышал чакрой — энергией,
сплетённой из физических и духовных сил. Здесь воздух трепетал от
невидимых нитей, связывающих землю с небом, а каждый камень помнил
удары клинков и взрывы свитков.
Шиноби, постоянно вступающие в битвы и выполняющие самые разные
задания, правили этим хаосом: их тела, закалённые как сталь, прошли
через многое, их руки складывали ручные печати и порождали разные
стихии, а их ноги дробили скалы в пыль. Деревни, спрятанные в горах
и лесах, ковали из детей оружие, а на картах мира кровь высыхала
быстрее чернил. Не зря же все эти земли давно прознали на себе
ужасы целых трёх мировых войн.
А ведь Артём, как незримый призрак, проносился сквозь этот ад,
не понимая, куда его влечёт рок…
Его душа, словно стрела, выпущенная из лука времён, рассекала
реальность. Звуки распадались на частоты, недоступные человеческому
уху; свет превращался в радужные шлейфы, как будто кто-то размазал
акварель по стеклу вечности. Пустыня встретила его безмолвием —
золотые волны песка, вздымающиеся до горизонта, каменные исполины,
изъеденные ветром до скелетоподобных форм. Артём не чувствовал
жары, не слышал шепота дюн, но ощущал некое направление — словно
невидимая рука вела его к точке, где сходились нити судеб.