Риг попытался вытянуть брата за его
цепь, точно упрямого пса, но проще было в одиночку протащить
корабль по суше.
— Не понимаешь? Ярл боится, что
однажды ты по праву достойного потребуешь место за широким столом,
а чуть позже начнёшь смотреть и на его место во главе этого стола.
Он костьми ляжет, но снимет длинную цепь с твоей шеи. Сделает это,
даже если придётся топор в руки взять, и руки испачкать.
Кнут снова засмеялся, как будто Риг
сказал что-то необычайно остроумное, как будто не казнят его
следующим днём за выдуманное преступление.
— С чего бы он стал ждать столько
лет? Я не вчера первое звено получил, и ни для кого не секрет был,
что в бою у меня доблести достаточно. Но Торлейфу Золотому это
всегда это было безразлично. В случае нужды он себе ещё звеньев
купит у бедолаг вроде Элофа Солёного, вот и вся ему с моей стороны
угроза.
Кнут снова сел на своё место,
подогнув ноги под себя и не переставая улыбаться.
— Ты когда врага обезоружить хочешь,
ты же не по топору ему сечёшь, ты руку пытаешься задеть, что оружие
держит. Риг, Торлейфу нет до меня никакого дела, и никогда не было.
Но не прошло и недели с начала твоей цепи, как он стал косо
смотреть в нашу сторону, видеть твоё отражение в собственной тени,
— Кнут ласково похлопал по плечу младшего брата своей широкой
ладонью. — Ты уж не разочаруй его, ладно?

Глава 2. Чужие
люди
Риг вышел из сруба с лицом спокойным,
не выражающим каких-либо эмоций. Мать ещё в детстве называла его
полумертвым, переживала за то, что её младший сын ничего не
чувствует, и он так и не успел сказать ей, что это не так. Чувства
у него имелись, просто они были не важны.
Быстрым шагом он спустился вниз и
двинулся к городу, прочь от Позорной Скалы и брата, что остался без
пригляда охранников и с ключом в руках, но по-прежнему за тюремной
решёткой. Дурак. Набитый благородством, упрямый, гордый дурак.
Несмотря на то, что Бринхейм был
крупнейшим городом в округе, да ещё и служил последним рубежом
перед Белым Краем, стен у него не было, за ненадобностью, а потому
никто не помешал Ригу незаметно проскользнуть обратно. Достигнув
первых домов, он замедлил шаг и, стараясь не смотреть на тех
немногих людей, кого неведомые, но наверняка не самые благородные
причины выгнали на улицы в столь поздний час, двинулся к питейному
дому. Его узнавали, конечно, не столько за собственные дела, коих
пока не было, но по делам отца и старшего брата, шептали вслед
неразборчиво. Дело это было привычное, привыкать было не нужно.