Все слышали про лишённый зрения и
низкорослый народ с Шаулира, но все же чудно было вживую видеть,
как незрячий уверенно бредёт среди зрячих. Одет он был в свои
бесформенные, невзрачно-серые одежды, весьма тонкие и лёгкие на
вид, однако неизменные на нем даже в самые лютые морозы, и ноги его
тоже как всегда были босы, оставляли на снегу неглубокие следы. У
железного императора, говорят, было две сотни таких слепых воинов,
и не меньшее число было у Пророка мёртвого бога на далёком юге, но
даже один такой наёмник внушал уважение и служил демонстрацией
богатства. Отец Рига и Кнута, во всяком случае, в своё время на
услуги шауров не тратился, вместо этого покупая сталь и корабельную
древесину – сложно представить более наглядной разницы между двумя
правителями, прошлым и нынешним.
За исключением Ондмара Стародуба и
шаура, вся прочая малая дружина ярла разодета была ему под стать,
лишь формально сохраняя достоинство скромности и
непритязательности. На деле же они без всякого стеснения
красовались богатством, нажитым под его широким крылом, словно
богатые одежды были шрамами или трудовыми мозолями. Стоит ли
говорить, больше половины из них и воинами были в лучшем случае
посредственными: в последние три года малую дружину в Бринхейме
набирали не по крепости руки, а по важности рода и по количеству
монет у них в сундуках. Благо, что ещё не по женскому имени и
миловидности лица.
Риг смотрел на ярла и угаснувшее было
пламя злобы внезапно разгорелось с новой силой. Он не стал отводить
взгляда, когда их глаза встретились, и не стал прятаться за спинами
безродных, когда ярл и его дружина, что до этого шли к Каменным
Ступеням, внезапно развернулись в его сторону. Риг не боялся в тот
момент открытого вызова, и даже более того – жаждал этого больше
всего на свете. Не рационально, можно даже сказать глупо, но на тот
момент Ригу было всё равно.
Они сверлили друг друга взглядом все
те долгие мгновения, пока Торлейф и его подпевалы приближались к
нему, точно чародейский клинок разрезая толпу без прикосновения. И
если Риг крепко сжимал зубы от злости, то на широком лице ярла
светилась самая доброжелательная улыбка. С такой же улыбкой пять
лет назад он сидел под их крышей, держал руку отца и лгал, не дрожа
голосом.
«Можешь на меня положиться, мой
друг», — сказал он той ночью. — «Я не подведу. Как и всегда я по
левую руку от тебя, с твоим знаменем в руках. До самого конца, и
даже дальше».