Как и ожидалось, более никто не подал
голоса и не вышел на Каменные Ступени говорить за обвиняемого,
когда чужими устами против того говорил сам ярл. Даже поддержка
десяти бессмертных не смогла бы этого изменить. Посмей они
возвысить голос, и ничего бы не изменилось, но завтра Кэрита
вернётся в свою обитель, а ярл по-прежнему будет здесь, и уже
некому будет говорить в их защиту.
Риг хотел выйти и сесть на первую
ступень. С гордо поднятой головой бросить своё единственное звено
на тонком шнурке в лицо равнителя Вальгада. Поведать всем то, что и
так всем известно, рассказать правду и уличить во лжи всех
клеветников, а под конец плюнуть на обитые мехом сапоги Торлейфа. А
ещё лучше взобраться на каменный постамент Одинокого Дозорного,
привлечь внимание толпы, заставить их всех повернуться к нему,
отвернуться от разжиревшего в миру ярла, и тем самым открыто
противопоставить себя его власти. То был бы поступок, о котором
позднее могли сложить славную песню.
Но не бывает песен про мёртвых
дураков, и даже соизволь Торлейф дать ему разрешение говорить, да
реши народ слушать, это лишь капля в море. Всего лишь лишний козырь
в колоду ярла. И единственный возможный исход такого бунтарства –
это обвинение самого Рига, изгнание обоих братьев в Белый Край.
Вот только не было сомнений, что
сложись оно иначе и окажись на Ступенях сам Риг, Кнут вышел бы
вперёд без раздумий, и совесть его оставалась бы чистой, как первый
снег. Риг понимал это, и потому стоять смирно, и молчать ему было
особенно тяжело.
Молчали и все остальные, и молчание
это затягивалось. Риг пошёл вперёд, к Ступеням, отпихивая в стороны
праздных зевак, медленно пробирался сквозь человеческое море.
Слишком медленно.
На самом деле Риг не мог не признать
определённого изящества в задумке Торлейфа. Не было сомнений, что
стоило тому лишь пожелать, обмолвиться полунамеком, как в
обвинительной чаше лежала бы половина всех цепей с города, если не
больше. Он мог обеспечить обвинению любой перевес, добиться казни
Кнута, его изгнания или даже исхода их семьи в Белый Край. Но тогда
каждый смог бы увидеть его подгнившую сущность и усомниться в таком
правителе.
Решением Торлейфа было обеспечить
лишь небольшой перевес обвинителей над голосом Кнута, у которого
сорок три звена и который, по мнению ярла, уж точно в свою защиту
слово скажет. Не дурак же он молчать в такой ситуации, верно? Сорок
восемь против сорока трёх в худшем случае грозит старшему сыну
Бъёрга пятью ударами хлыста. Но так же и потерей цепи. Хороший
способ показать пример каждому, кто дерзнёт идти против Лердвингов,
но в то же время сойти за правителя милостивого и разумного.