— Ты трактуешь закон слишком вольно,
— поморщился бывалый воин. — Старейшины…
Риг лишь отмахнулся от него, вернув
всё своё внимание брату:
— Гордый, упрямый баран.
— Это такое у тебя благословение? —
Кнут ухмыльнулся. — Душевно, мне нравится.
— Ты с самого начала это планировал,
верно?
— Я же сказал, что утром будет суд, и
что никто, даже ярл, не выше закона. Я, может, и не так умён как
ты, Риг, но и я не дурак.
— Дурак, и ещё какой. Над всеми
дураками конунг, дураков первый покровитель.
— Пока всё идёт как надо, — старший
из братьев пожал плечами. — Торлейф дал согласие.
— Торлейф не понял твоей задумки,
иначе бы просто не позволил тебе даже близко подойти к берегу. Но я
тебя знаю, и то, что ты собираешься сделать – это сущее
безумие.
— Я вижу это иначе.
— Значит, ты видишь это неправильно.
Сделаешь, как задумал – погибнешь. Ты меня понимаешь, Кнут?
Старший брат лишь хмыкнул.
— И что в этом неправильного?
Есть что-то такое в суровых краях
нашего мира, что заражает мужчин безрассудным желанием умереть. Риг
лицезрел это массовое помешательство с детства. Мальчиков начинают
учить обращаться с мечом, когда ростом они станут длиннее клинка, а
потом на каждом дворе мужчин вдвое меньше всегда, чем женщин. Риг
видел это каждый день, но всё равно не понимал. Иногда хотел быть
таким же, как и они, иногда презирал их за такую глупость, и себя
заодно, но понимать – никогда не понимал.
Ноги их заскользили по крупным,
острым камням и стало ясно, что они пришли.
Широкое, каменистое побережье было
забито мелкими рыбацкими лодчонками, уставлено сохнущими крабовыми
ловушками и сетями, что нуждались в починке, а сами камни были
покрыты горстками подтаявшего грязного снега, гнилых щепок,
вперемешку с дерьмом многочисленных чаек да медленно гниющими
водорослями. Бывалые рыбаки говорили, что к запаху привыкаешь со
временем, но к своим шестнадцати годам Риг сразу же почувствовал,
как проситься наружу желудок, так что старался лишний раз взгляда
под ноги не опускать и дышать неглубоко. Справа от идущих была
небольшая пристань, на которой разгружались две изысканных
каравеллы Торлейфа и одна пузатая каракка отшельников. Три этих
корабля заняли все свободное место, вынуждая мелкие судёнышки
налётчиков и шхуны торговцев ютиться в их тени или довольствоваться
дальним берегом. По левую руку же была Позорная Скала, над которой,
если хорошенько присмотреться, видна была вершина маяка, потухшая и
невзрачная при дневном свете.