Однако старик замотал головой, отложил игрушку и показал крючковатым пальцем налево. Гриша повернулся и увидел, как над далекими лесистыми холмами заклубились темные тучи.
— И часа не пройдет, как долетит до нас. С Грозовым Владыкой на улице лучше не встречаться: зальет, ослепит и застудит.
— С каким еще Грозовым Владыкой? — хмыкнул Гриша. — Ты язычник, что ли?
Старик сказал, что не знает слова «язычник», но в богов верит. Он подозвал девочку, вручил деревянное существо, напоминающее белку, и пригласил путников в землянку. Боян с готовностью последовал за ним, а Гриша, словно окаменел, глядя перед собой. То, что он принимал за резные бревна, были деревянными идолами. Они стояли возле каждого дома и пялились, как ему показалось, с ненавистью и злобой.
— Господи, спаси и сохрани, — прошептал он, перекрестился и, опасливо оглядываясь, попятился ко входу в землянку. — Угораздило же попасть к язычникам. Надеюсь, грехом не будет считаться. Ведь не по доброй воле я сюда попал.
***
Гриша спустился вниз по лестнице, открыл дверь и очутился в обычной деревенской избе, каких много в Вольгино. Только маленькие окна под самым потолком со слюдой вместо стекла и земляной пол подсказывали, что он в землянке.
— Зовут-то тебя как? — спросил Гриша старика, что-то ищущего за большой печью с лежанкой.
— По прозвищу зовите: Окунем, — отозвался он и вылез с закрученным грязным матрасом. — Вот на нем и поспите. Если встряхнуть, то будет, как новый.
Гриша отказался, скривив от отвращения губы:
— Я на скамье посплю.
— А я вообще спать не буду, — важно заявился Боян. — Ты лучше скажи, откуда прозвище такое заимел: Окунь. Рыбак, что ли?
— Рыбак, — кивнул он и снова затолкал матрас за печь. — Только Окунем меня назвали, когда я во-от такого окуня поймал.
Он развел руки и показал рыбу размером с сажень.
— Как же она тебя не съела? — засмеялся Гриша, но тут от мощного порыва ветра заскрипела крыша и дождь забарабанил по окну.
— Быстрее дошел, — шепотом сказал Окунь и закрыл дверь поплотнее. — Не послушались бы меня, пригнул бы вас к земле Грозовой Владыка.
Юноше стало не по себе от упоминания о языческом божке, поэтому он мысленно попросил прощения, перекрестился и поцеловал нагрудное серебряное распятье. Между тем гроза все усиливалась. Гул ветра и дождя, далекие раскаты грома и яркие вспышки молний, пробуждали потаенные страхи. Мужчины молча сели за стол и напряженно прислушивались к ненастью, свирепствующему снаружи.