В этот миг Саша зашевелился; его
ресницы дрогнули, он потянулся, приоткрыл глаза. Несколько
мгновений он словно прислушивался к утреннему воздуху, затем его
взор наткнулся на меня. Мальчик сел в постели, протёр кулачками
глаза, а затем, улыбнувшись, протянул ко мне ручки.
Я почувствовал, как моё сердце
болезненно сжалось, но я не отступил. Подойдя к нему, сел на край
кровати и осторожно заключил его в объятия. Детские руки обвились
вокруг моей шеи, маленькая головка уткнулась в моё плечо.
— Папа, — раздался тихий, сонный
голос.
— Я здесь, Саша, — ответил я, и
впервые за многие недели в этом слове не было ни страха, ни
отчаяния, только тёплая, тягучая усталость.
Мальчик посмотрел на меня серьёзными,
ясными глазами.
— А мама скоро вернётся?
Я закрыл глаза. Несколько мгновений
не находил сил отвечать, но затем тихо произнёс:
— Она теперь всегда с нами, сынок.
Она смотрит на нас с небес.
Саша задумчиво кивнул, будто принимая
это объяснение. Он снова обнял меня, и я, неожиданно для себя,
почувствовал, как детское тепло проникает сквозь ледяную скорлупу,
что сковывала мою душу.
Глядя на него, я вдруг увидел себя в
этом возрасте. Тот же золотистый свет, тот же невинный взгляд. В
моём детстве тоже была своя разлука — бабушка Екатерина отняла меня
у родителей, решив, что государственные интересы важнее семьи.
Конечно, сам я не помнил этого, но где-то глубоко в подсознании
реципиента я чувствовал отзвуки тоски по родителям. Тогда он тоже
ждал, когда отец и мать вернутся, чтобы вновь почувствовать их
голоса, их руки…
И теперь, когда Саша смотрел на меня
с тем же доверием, что когда-то было в моих глазах, я понял — он не
должен расти в одиночестве. В конце концов — когда-нибудь он будет
наделен огромной властью. Возможно, это не будет «самодержавие»,
ведь я делаю все, чтобы оно исчезло, но и простым человеком ему
явно не суждено стать. И исключительно важно, чтобы он вырос
спокойным, уравновешенным, полностью психически здоровым человеком,
а не сломленным отсутствием матери и невниманием отца
неврастеником!
Прасковья Ивановна незаметно отошла,
оставив нас вдвоём. В комнате вновь воцарилась тишина, но теперь
она уже не была мёртвой и безысходной. Я сидел, держа сына в
объятиях, и впервые с той роковой минуты, когда я услышал о смерти
Наташи, я почувствовал, что жив.