Официант поставил перед нами две тарелки овощного супа, причём
налито было буквально символически, две-три ложки на донышке
тарелки. Салат тоже самый простой — капуста, морковь, зелень. Салат
благоухал ярким ароматом подсолнечного масла. На десерт был творог
без сахара. Запивать всё это предлагалось стаканом обычного
яблочного сока.
Брежнев не спеша съел свою порцию. Я со своей справился гораздо
быстрее.
— Я поел, диета. Врачи рекомендуют здоровую пищу, — пояснил
Леонид Ильич. — Но ты, Володя, человек молодой, здоровый. Я пойду
посплю часок, а ты скажи официанту, пусть тебе привезут чего
посерьезнее, чем капуста и творожок.
Брежнев прошёл в соседнюю комнату. Там находилась большая
двуспальная кровать. Я помог надеть ему пижаму, улечься, а сам
вышел снова в комнату, где мы обедали.
Официант уже успел убрать посуду и прикатить накрытый столик
повторно. На столе появился мясной борщ, красный с ложкой густой
сметаны посередине. К борщу прилагалась тарелка пампушек. На второе
было пюре с котлетой по-кремлевски. Котлета большая, из рубленого
мяса. Плюс свекольный салат с чесноком. На десерт ватрушки. Увидев
их, я просто умилился! В детстве мать иногда баловала меня домашней
выпечкой. Ватрушки были моей любимой сдобой, и как раз именно с
творогом.
Добротный обед для мужика, привычного к большим физическим
нагрузкам. Но снова на две персоны. Кого ждать в гости?
Хоть и не переживал, но шевельнулась память Медведева. Может она
не только на эмоции реагирует? Или помаленьку сама
восстанавливается? Я вспомнил, что во время дневного сна Генсека со
мной обедает генерал Рябенко. Он не заставил себя ждать и вскоре
присоединился к трапезе.
Разделавшись с вкусным и сытным обедом, я разлил по стаканам
чай.
— Надо проветрить, — Рябенко втянул носом воздух. — Леонид Ильич
не любит резких запахов.
Я распахнул окно. Официант собрал грязную посуду и покинул
комнату. Рябенко с нетерпением дожидался его ухода, потом сразу же
повернулся ко мне:
— А теперь, Володя, давай серьезно поговорим. Со вчерашнего дня
ты сильно изменился. И так был немногословен, теперь совсем
замолчал. Я тебя не узнаю. Что случилось там, на дороге?
Я лихорадочно соображал, что ответить, но генерал облегчил мне
задачу.
— Про аварию можешь не говорить, уже всё выяснил. Тормоза на
твоей машине были испорчены. Сейчас выясняем, специально это
сделано или нет. Но меня беспокоит твое состояние. Ты ничего не
скрываешь? Может, состояние не столь радужное, как мне доложил
Чазов?