Петунья побледнела так, что стала
почти прозрачной, но не произнесла ни слова. В последнее время её
реакция на подобные "случайности" уже не так забавляла Гарри, но
мелкие демонстрации его необычных способностей всё ещё находили
место в их странных "отношениях". Так сказать, чтобы никто не
забывал, кто здесь на самом деле хозяин положения.
— А, наш именинник, — фыркнул дядя
Вернон, входя на кухню. Его усы подрагивали, выдавая внутреннее
раздражение.
— Поздравляю себя, — ответил Гарри с
картинным энтузиазмом, кладя руку на сердце. — Ещё один год жизни с
моей любимой семьёй. Кажется, я сейчас расплачусь от счастья.
— Одиннадцать лет, — продолжил
Вернон, игнорируя реплику племянника — Пора уже задумываться о
будущем.
Петунья бесшумно подплыла к мужу и
положила свою костлявую руку на его необъятное плечо, словно птица,
пытающаяся удержаться на спине бегемота.
— Мы с твоей тётей решили, что тебя
нужно отправить в школу Святого Брутуса, — объявил дядя тоном,
каким обычно оглашают смертный приговор. — Там тебя хорошо
воспитают и избавят от нежелательных... наклонностей.
Взгляд Вернона скользнул к парящей в
воздухе вилке, которую Гарри задумчиво крутил, даже не касаясь её
пальцами. Тот быстро опустил столовый прибор, но не без лёгкого
звона об тарелку.
— Школа Святого Брутто? — Гарри
медленно поднял бровь, намеренно коверкая название. — О, та, куда
берут только тех, кто весит больше своего IQ? Дадли — идеальный
кандидат. — Он окинул взглядом кузена, который уже успел занять
половину кухонного стола. — Но я, увы, не пройду отбор. Вашими
стараниями.
Дадли, набивающий рот беконом со
скоростью промышленного пылесоса, захрипел от возмущения, но
ограничился тем, что швырнул в Гарри кусок хлеба. Тот просто застыл
в воздухе в нескольких сантиметрах от лица мальчика.
— Как грубо, — заметил Гарри, не
делая никаких видимых усилий, чтобы удержать хлеб в воздухе. Он
слегка наклонил голову, рассматривая зависший кусок.
Кусок хлеба медленно развернулся и
полетел обратно, но не к Дадли, а к корзине на столе, аккуратно
приземлившись на самый верх.
— Вернон! — взвизгнула Петунья,
сжимая вилку так, что её костяшки побелели до цвета первого снега.
— Он опять... это самое!
Дядя Вернон налился густым багровым
цветом, напоминая перезрелый помидор, но вместо ожидаемого рёва
неожиданно растянул губы в улыбке, больше похожей на оскал раненого
животного.