– Не надо про графа.
– Да, конечно. Мучали Жанну, изводили
несколько месяцев. А она… Она, словно Божьей любовью питается…
Никогда не сдавалась. На любые выпады отвечала. До последнего.
Прямо им сказала, что плена терпеть не станет и имеет право
добиваться свободы любым путем. Не поверите, Ваша Светлость –
выпрыгнула из башни Боревуар, где ее держали. Упала во двор, только
Господним проведением не разбилась. Эстиве-подлец кричал, что от
страха, что это грех самоубийства. А я уверен, что это была ее
битва. Жанна д’Арк просто не могла не сражаться. И терпеть узилища
не могла.
Пьера Кошона уже слегка лихорадило от
собственного рассказа. Глаза горят, уже давно забыл, что лучше о
таком говорить тихо…
– Любишь ее? – резко спросил Гванук
священника.
Тот сбился на полуслове, глаза
опустил – сразу понял, о какой любви его «герцог» спрашивает.
Смотрит в сторону, а щеки горят.
– Что вы, Ваша Светлость!.. Какая
любовь…
И быстро-быстро засуетился – мол,
дела у него – засыпал бригадира извинениями и исчез. Гванук долго
задумчиво глядел в камин на яростно переплетающиеся языки пламени.
Машинально глотнул вина, снова скривился от омерзения – и в ярости
швырнул кубок в камин.
Площадь Старого Рынка бурлила и
кипела от собравшегося народа. В западной части ее стоял помост,
еще попахивающий смолой, вокруг – несколько рядов разнаряженной
роты личной стражи, а дальше – тысячеголовое море руанцев и
окрестных жителей, сбежавшихся на лицезрение чуда. Наполеон в
рыцарских латах (их он подобрал себе еще под Арфлёром, чтобы
выглядеть для французов не столь… чужим) взял под руку Жанну д’Арк
и под ликующие вопли вывел ее на «авансцену».
– Пресвитер Иоанн волею Господа
прознал о бедах, свалившихся на Францию. Он обратился к почитающим
его восточным народам и призвал нас выручить деву Жанну, которая
должна спасти Францию от англичан! Мы прибыли. И вот смотрите,
жители Руана – ваша Жанна д’Арк, ваша Орлеанская Дева свободна!
Ор поднялся страшный! Люди вскидывали
вверх свои шапки, махали руками, плакали. Наполеон старался не
думать о том, что примерно эта же толпа, может быть, с чуть
меньшей, но тоже радостью смотрела бы, как Жанну сжигают за
ересь.
Толпа. Слава богу, сегодня она ликует
по светлому поводу.
И тут Жанна заговорила. Генерал уже
начал привыкать к ее речи, но всё равно от легкого волнения у него
запершило в горле. Дева всегда говорила на удивление спокойно. Она
не проявляла настойчивость в убеждении, не терялась в неуверенности
– просто излагала свои мысли. Которые шли из самой глубины ровным
уверенным потоком. Слова ложились на положенные им места строго в
положенные моменты. Как кладка крепостной стены. И от этой ровной
гладкой незыблемости и сама мысль казалась такой же неоспоримой и
неразрушаемой твердыней.