Наверное, ей должно было стать спокойнее, что никто не обратит
внимания, если она облажается. Но, подумав только, что никто не
увидит, как она уезжает неведомо куда, Петунья вдруг ощутила страх.
Чувствовали ли такой страх родители, когда Лили каждый год уезжала
туда, куда они ни за что не смогли бы за ней последовать?
От страха ее тело как будто закоченело, и Петунья замерла с
поднятой рукой, готовая открыть дверцу. Дилижанс ждал ее. Кто
знает, есть ли кто внутри. Сквозь окна, закрытые кожаными шторами,
нельзя было разглядеть совершенно ничего.
В ушах шумно стучала кровь, заглушая все прочие звуки, мир
вокруг жил своей жизнью, а Петунья оставалась в стороне. Постепенно
сквозь шум стали проступать другие звуки: сигналы автомобилей,
разговоры прохожих, крики разносчика газет и звон велосипедного
звонка. Донесся свежий запах приближающейся весны, и неожиданно
теплый ветер ласково погладил ее по щеке. Как будто мир обычных
людей, никак не связанных ни с каким волшебством, просил ее
вернуться, не хотел отпускать.
Внезапно она поняла, что может двигаться. Страх немного ослабил
свою хватку, давая ей шанс. Достаточно сделать один шаг назад –
Петунья вдруг поняла это совершенно четко, как будто кто-то сказал
ей об этом, – и дилижанс уедет, билет и ключ в ее сумочке станут
бесполезны, и она сможет вернуться к своей прежней, понятной жизни.
Постепенно она забудет об этом, и только однажды, наткнувшись в
поисках чего-то на старый ржавый ключ с драконом, удивится, потому
что иметь такую вещь совсем не в духе Петуньи Эванс.
Всего один шаг. Всего один.
Она уже готова была сделать этот шаг и только смотрела на
закрытую дверь дилижанса, пытаясь запомнить ее до мельчайших
подробностей – как только шаг будет сделан, ничего более волшебного
в ее жизни более не будет, – как заметила на этой самой двери,
прямо под окном, забранным шторой, какой-то рисунок. Рисунок едва
проступал из-под дорожной грязи, налипшей на темно-красные бока
экипажа, и догадаться, что нам нем изображено, было решительно
невозможно.
– Я только посмотрю, – сказала она самой себе, или же тому, кто
нашептывал ей сделать шаг назад.
И сделала шаг вперед.
Она успела удивиться тому, как легко он дался, но рисунок манил
ее сильнее. Петунья вытащила из кармана носовой платок и тщательно
обмахнула дверцу дилижанса от грязного снега. Несколько взмахов и
грязный платок спустя из-под дорожной грязи проступила аэрография.
На ней узкая горная тропка меж двух отвесных скальных утесов
переходила в вымощенную белоснежным камнем дорожку, а потом – в
изящный мост без перил, ведущий прямиком в зеленую и прекрасную
долину, посреди которой, прямо над рекой и водопадом раскинулся
сказочный дворец… рисунок был выполнен так живо, что Петунья на
мгновение даже почувствовала дуновение теплого ветра и услышала
пение нездешних птиц. Из ее груди вырвался восхищенный вздох, и
чудесное видение пропало.