Курила старуха много и дым дешевого табака пропитал, что её
одежды, что её саму.
- Куда-нибудь.
- Ага, кто вам, оглоедам, комнату сдаст, - она налила себе чаю,
разбавив не единожды запаренную заварку тёплою водой. – Это я
жалостливая.
Как же. Жалостливая.
- …пустила, не побоялась. Комнату дала.
Скорее угол. Комната у старухи у самой была одна, хоть и
довольно большая по местным меркам. И особо важно – крайняя.
Расположенная в дальнем конце узкого кирпичного дома, подозреваю, в
прежние времена служившего конюшней, комната эта имела отдельный
вход, а тот, что в общий коридор выводил, ещё супруг старухи, когда
живой был, заложил кирпичом. А старуха и шкаф придвинула,
развернула так, что образовался закуток, куда влезли две кровати.
Между шкафом и стеной протянула веревку, на которой повисло старое
покрывало. Себе старуха оставила место у единственного окна.
Добрая.
Как же. Скорее уж боязливая. А ещё экономная. Вот и теперь из
трёх лучинок одну оставила, мол, и без того хватит. Как она
сказала? Свой рот и в темноте не потеряешь, а остальное – от
лукавого.
Стол вытянули на середину комнаты. Массивный, он возрастом,
верно, мог поспорить с хозяйкой этой комнатушки, впрочем, как и
остальная мебель. Нам с Метелькой дозволено было использовать целых
две полки в шкафу, а ещё ящики под кроватями. Но и полки, и ящики
старухой периодически обследовались, причём факт сей она нисколько
не скрывала:
- Ещё сховаете чего не того, - сказала она, когда я в первый раз
претензии предъявил. – Революсьёнеры.
Это слово она произнесла с немалым удовольствием.
Чай мы допивали в тишине. Старуха спешно жевала или прятала
колбасу, поглядывая на нас с Метелькой недобро. Но ругаться не
ругалась. Знала, что и ей с нами повезло. Другой бы кто за такие
шутки в ухо дал бы, не поглядевши на возраст. А мы вот старость
уважаем.
И пить не пьём. И во хмелю не буяним. Золото, а не
квартиранты.
Я поднял воротник старого тулупа, который затянул куском
веревки. Метелька подавил зевок.
- Рано ещё…
Небо бледнело.
Улицы пока оставались пустынны. До завода всего ничего, вот
оттягивают до последнего.
- Пошли. А то опять в толпе маяться.
Сапог проломил тонкую слюдяную корку. По ночам ещё прилично
подмораживало, но к обеду распогодится. А там уже и до лета рукой
подать. Воздух вонял серой и гнилью, тухлой водой, что собиралась в
канавах. Со снегом сходили и нечистоты, которых тут было во
множестве.