Я видел города, которые сжигал, не ради разрушения, а ради
зрелища — языки пламени, взметающиеся к небесам, отражались в
глазах бегущих людей. Их крики сливались в симфонию страха, которая
ласкала мой слух лучше любой музыки. Я видел равнины, усеянные
костями моих жертв, реки, покрасневшие от крови, леса, где даже
звери боялись ступить на тропы, по которым проходил я.
А потом что-то изменилось. Сначала едва заметно, как рябь на
воде от упавшего листа. Палец дрогнул — совсем чуть-чуть, так что
это могло показаться игрой течения. Но это был не обман. Где-то в
глубине этого чужого тела что-то проснулось, словно заржавевший
механизм, который наконец-то начал поворачиваться.
Веко задрожало. Я почувствовал, как мышца, крошечная и слабая,
но всё же моя, сократилась по моей воле. Потом вторая, третья. Тело
начало просыпаться, клетка за клеткой, волокно за волокном, словно
свет, который заковал меня медленно теряло свою силу. Я чувствовал,
как возвращается контроль — не сразу, не полностью, а по частям,
словно собирая себя заново из осколков.
Но с пробуждением пришло и новое осознание. Первое, что я ощутил
острее всего — пульс. Не свой — я никогда не имел сердца, которое
билось бы в унисон с жизнью. Это был чужой пульс, далеко наверху,
на берегу. Человеческий. Не просто один — десятки, сотни ударов
сердец, сливающихся в единый ритм, как барабанный бой перед
битвой.
Их кровь звала меня сквозь толщу воды, как маяк в темноте.
Каждый удар их сердец отдавался эхом в моих костях, каждая капля их
крови посылала волны аромата, который даже морская вода не могла
скрыть. Жажда проснулась с новой силой, яростной и неукротимой,
заставляя это слабое тело двигаться против его природы.
Я попробовал встать. Движение далось с трудом — мышцы ослабли за
время неподвижности, но постепенно начали слушаться. Тело казалось
лёгким, до отвращения лёгким. Не хватало привычной тяжести рогов,
царапающих камни морского дна, не хватало брони, защищающей от
всего мира, не хватало того величественного веса, который внушал
страх одним своим присутствием.
Руки поднялись к лицу — движение было медленным, неуверенным,
словно я заново учился владеть своим телом. Пальцы — нежные, без
когтей — коснулись того, что должно было быть моим лицом. Вместо
твёрдых костных пластин, которые защищали меня столетиями, я
нащупал гладкую кожу. Мягкую, тёплую, человеческую кожу. Я
содрогнулся и ударил песок от отвращения настолько сильно, что он
поднялся облаком вокруг меня.