Я спустился ближе, скрываясь в тенях на краю деревни. Моё
присутствие осталось незамеченным — люди не чувствовали опасности,
когда я не хотел этого. Их жизнь текла своим чередом, полная мелких
радостей и забот, которые казались мне бессмысленными, но от этого
не менее интригующими.
Молодая женщина пела, развешивая бельё. Её голос был чистым, как
родниковая вода, и песня рассказывала о любви, утрате и надежде.
Эмоции в её голосе были искренними, почти осязаемыми. Я стоял в
тенях, пытаясь понять, что заставляет её петь о печали, но при этом
улыбаться. Разве боль не должна приносить только страдания?
Два дня я провёл, наблюдая за ними. Не охотясь, не причиняя
вреда — просто изучая. Как ребёнок, получивший новую игрушку, я
рассматривал каждую деталь их существования. Видел, как они
радуются урожаю, как беспокоятся о больных, как спорят и мирятся.
Всё это было для меня новым языком, который я пытался понять.
Особенно меня заинтриговал старый кузнец. Его руки были изрезаны
шрамами от искр и ожогов, спина согнута от многих лет работы у
наковальни. Но когда он ковал металл, его глаза светились не от
жара горна, а от чего-то другого. Удовольствия? Гордости? Я не мог
определить, но видел, что эта работа значила для него больше, чем
просто способ выжить.
— Металл, — бормотал он себе под нос, — он живой. Его нужно
чувствовать, понимать его настроение.
Настроение у металла? Глупость. Но наблюдать за тем, как он
превращал бесформенные куски железа в инструменты, оружие,
украшения — это было почти как магия. Его магия была в понимании, в
терпении, в умении чувствовать то, что другие не замечали.
Ночь. Я скользнул в деревню, бесшумный, как тень. Двери не были
заперты — глупая доверчивость смертных. В первом же доме я нашёл
её. Девушка, лет шестнадцати, спала на соломенном тюфяке. Её грудь
поднималась и опускалась в ритме дыхания, а кожа пахла молоком и
цветами. Невинность. Я любил её вкус.
Я присел рядом, коснувшись её шеи пальцем. Она вздрогнула, но не
проснулась. Моя воля проникла в её кровь, замедляя её ток,
заставляя сердце биться реже. Она вздохнула, её лицо сморщилось,
как у младенца, готового заплакать. Я наклонился и вонзил клыки в
её шею. Кровь хлынула мне в рот — сладкая, тёплая, полная жизни. Я
пил медленно, наслаждаясь каждым глотком, чувствуя, как её
воспоминания, её страхи и мечты текут через меня. Она мечтала о
свадьбе, о детях, о жизни, которой у неё уже не будет. Я улыбнулся,
отстраняясь. Её глаза открылись на мгновение, полные ужаса, прежде
чем жизнь покинула их.