Fortinbras не должен был спасти мир. Он должен был сделать его
управляемым. Пусть и чужими руками.
Дядя Витя, наоборот, оживился. Ему предстояло то, что он умел:
встречи, улыбки, кулуары. Ему нужно было стать «вечно улыбающимся
союзником» — формировать сеть среди политиков, крупных семей,
транснациональных агентов. И делать это мягко. Без фанфар.
Мозоль не участвовал в обсуждении напрямую, но находился в зале
— сидел ближе к задним рядам, чуть в стороне от основного круга.
Это было его первое собрание такого уровня. Он был молчалив,
насторожен, и вместе с тем — полностью захвачен происходящим.
Лазаревич, сидевший рядом, время от времени тихо комментировал,
почти не открывая рта:
— Видишь, как Савва делает акцент на «невидимости»? Это код для
бизнесов, связанных с политикой.
— Вот этот взгляд у участника слева — он сейчас всё
пересчитывает в голове. Он не понял, но боится признать. Значит,
поверит.
Мозоль впитывал это, как губка. Лазаревич не учил его теории —
он учил видеть. Психология присутствующих, микродинамика залога,
паузы, замирания рук, движение зрачков. Всё это было новым языком,
на котором говорил большой мир.
Когда на экране загорелись точки «Киев, Москва, Лондон», Мозоль
почувствовал, как у него сжалось внутри. Это не были просто города.
Это были рычаги. Он увидел, как они выстраиваются в схему.
И с этого момента перестал быть сторонним наблюдателем. Он стал
студентом новой игры.
В тот день Fortinbras перестал быть просто названием. Он стал
системой координат и её контуром.
А в другом часовом поясе, в Швейцарии, самолёт медленно
приземлился на взлётной полосе в Женеве. Трое подростков — Вика,
Андрей и Лёша — вышли в ослепительно чистый и холодный воздух. Их
встречали: водитель в тёмном костюме с табличкой, служба
сопровождения от школы. Они сели в чёрные автомобили бизнес-класса,
кожаные кресла казались слишком мягкими, стеклянные перегородки —
из другого мира.
Машины двигались плавно по живописной дороге. За окнами —
виноградники, озёра, чистые деревни. У каждого из них внутри
щемило: это не просто поездка. Это переход. Они ехали не в школу, а
в новую реальность.
Institut Le Rosey встретил их как дворец. Просторная территория,
здания, больше похожие на старинные виллы. Их проводили в общежитие
— каждому выделили отдельную комнату. Просторная, со светлыми
стенами, с окнами во французский сад. Письменный стол, мягкое
кресло, библиотека с книгами на пяти языках. Даже ванная — как из
кино.