Потом — подтягивания. Перекладину
нормальную хрен найдешь. Приметил сук толстый на дереве у забора,
но лезть туда ночью — стремно, могли с будки караульной заметить,
она у ворот стояла. Нашел во дворе цеха балки какие-то, штабелем
сложенные. Подтянуться — вообще никак, руки просто не держат. Висел
на них, как мешок с дерьмом, пытался хоть на пару сантиметров себя
поднять. Бесполезно. Тогда я просто висел, сколько мог, чувствовал,
как мышцы спины и плеч тянутся.
Поднятие тяжестей. Этого «добра» тут
навалом. Куски бракованных отливок, обломки железа, камни здоровые.
Находил то, что мог хотя бы от земли оторвать, и таскал с места на
место. Приседал с камнем на плечах, пока ноги дрожать не начинали.
Старался делать всё в самых темных углах, вертел башкой постоянно —
не видит ли кто.
Что подумают, если увидят? Что
Петруха-остолоп с катушек съехал? Или, еще хуже, заподозрят что-то?
Зачем это ему? Силу копит? Против кого? Могли мастеру стукануть, а
Кузьмич шутить не станет — выпорет так, что неделю пластом лежать
будешь. Поэтому — тишина, темнота, максимальная осторожность.
Каждый шорох — замираю, прислушиваюсь.
Это была пытка. Тело болело уже не
только от работы, но и от этих ночных тренировок. Спать получалось
урывками. Но я уперся и продолжал. День за днем, ночь за ночью.
Заставлял себя через «не могу», через боль, через дикую усталость.
Вспоминал армейскую муштру, вспоминал, как батя говорил: «Главное —
система и упорство». Пусть по чуть-чуть, по капле, но надо
двигаться.
Прогресс был мизерный, почти
незаметный. Может, я отжимался уже не шесть раз, а семь. Может,
камень, который неделю назад казался неподъемным, теперь получалось
оторвать от земли.

Работа шла своим чередом, а вместе с
ней и мои ночные «тренировки». Тело со скрипом, но понемногу
набирало силу. Я уже мог без надрыва таскать эти долбаные корзины с
углем, да и молот в руках не казался таким уж неподъемным куском
железа. Стал замечать, что и спина к вечеру ноет меньше, да и
дышать под ударами молота стало полегче. Конечно, до Митьки или
даже Васьки мне было как до Китая в известной позе, но я уже не был
тем заморышем Петрухой, которого можно было с ног сбить одним
плевком. Это давало какую-то микроскопическую уверенность, хотя я
всё так же старался не отсвечивать и держался в тени.