Ямлак, Эдм и Оливер
трудились, как и отец, в порту. Танни слышал от старших ребят, что
они -- изменники, но значения по молодости лет не придал. Он
вспомнил кряжистую, могучую фигуру Ямлака. Человек-гора! Спина и
плечи грузчика бугрились чудовищными узлами мышц, словно под кожу
напихали прибрежных валунов. Точно, у Ямлака правого уха нет. И
хромает он: чуть-чуть, еле заметно. Рожа страшенная... Если Танни
так изуродуют -- лучше не надо! Эдм-бугай и впрямь похож на быка,
только без рогов. Во рту половины зубов недостает. В драке выбили?
Или это после размена? Еще шрам на шее -- жуткий, словно Эдму
хотели голову отрезать, да передумали.
Нет уж, Танни себе
голову резать не даст! Даже если она на месте останется.
Зато Оливер вполне
человек. Жилистый, свитый из канатов. Руки -- клещи. Монеты на спор
в трубочку скручивает, будто весенние листики. Потом раскручивает,
как было. Вцепится в тюк, в пять раз больше самого Оливера, как
муравей в добычу -- и тащит, волочит. Все у него, вроде, на месте.
Лысый, правда, и бровей нет, и бороды. Голос тоненький, свирельный.
Вот если Танни станет, как Оливер, тогда да! На такое любой
согласится...
Отец продолжал
говорить, убеждать. Слова скользили мимо ушей. Танни лишь время от
времени кивал невпопад.
-- Я ж для тебя... Мы
с мамой...
Танни кивал.
-- Разбогатеешь, свое
дело откроешь...
На город спускалась
ночь.
-- Ну что, рад? --
Отец поднялся, громко хрустнув коленями. -- Я б и сам с легкой
душой. Поздно мне, брат. Пусть хоть тебе судьба улыбнется. Пошли
спать, богатырь?
Ночью мама плакала.
Тихо-тихо.
Думала, мужчины не
слышат.
2.
Покончив с кашей,
Танни начисто выскоблил миску корочкой хлеба. Наслаждаясь каждым
кусочком, съел морковь, которую выловил и оставил напоследок.
Затем, прежним манером -- держась за стену и стараясь ступать на
пятки -- дошкандыбал до каменного ведра с водой. Жадно выхлебал
целую кружку, заливая желчную горечь отвара. В каморке барака,
которую он занимал -- подумать только: у него есть своя
комната! -- чуть-чуть потеплело. Прежде, чем будить Танни, сивилла
подкинула дров в погасшую к утру печурку, сложенную из пористого
туфа, и заново раздула огонь. Теперь печка -- пузатая, как купец
Гидеон -- будет довольно гудеть до обеда. Утренний озноб бежал с
позором, а скоро тут станет совсем жарко. Живут же люди! Дров жгут
-- сколько захотят...