— Убийство
доказать не смогли, а если бы и доказали, так по малолетству
Андрюшка еще не ответчик, — подумал я вслух. — Время прошло, а
память осталась.
— Вот-вот…
— вздохнул пристав. — Лучше бы ему уехать куда, а куда уедешь? И
время было такое, что так запросто с места не сорвешься. Дом в
Череповце свой, хозяйство. Отец у него мелким торговцем был, так у
него товары перестали брать. Да что там, товары — отца за сынка не
один раз били, а он-то в чем виноват? Епитимью, понятное дело, всей
семье назначили, но когда бог прощает, то народ не всегда простит.
И на работу Ракожора никто не хотел брать. Если только в порту,
когда запарка, то всех берут, не смотрят — кто мешки
таскает.
— И как он
живет? — поинтересовался я.
— Так вот
и живет. Рыбу ловит, себе варит. Иной раз проезжим удается продать
— свои-то у него ничего не берут. Пока родители живы были, они
кормили. Как померли, он дом продал, лачугу на берегу купил, тут и
живет. Водку, понятное дело, ему продают, а что еще нужно? Иной раз
собутыльники приходят — он всех привечает, всем рад.
Кажется,
за всю свою жизнь — хоть ту, а хоть эту, такого не видел. Хибарка
не просто старая, а супердревняя, словно полуземлянка, уцелевшая со
времен польско-литовского нашествия. Стены и крыша проросли мхом, а
на крыше, для полноты картины, еще и кусты растут. Маленькое
окошечко почти на уровне земли, засиженное мухами настолько, что не
понять — застекленное оно или затянуто рыбьим пузырем? Жалко
фотоаппарата у меня нет. Надо бы сфотографировать, как дошедший до
наших времен объект исторического наследия.
Дверь
расхлябанная, вместо петель приспособлены куски кожи. Никаких вам
сеней. Как он тут зимой выживает?
А уж
внутри!
Запах
такой, что на глаза наворачиваются слезы. Кажется, смесь тухлой
рыбы, прокисшей еды и нечистот.
Места
гораздо меньше, чем в бане. Посередине не печь даже, а очаг,
сложенный из речного камня, труба, само-собой, отсутствует. Над
очагом висит котелок. Углы завалены узлами и тряпками, поленьями
(не иначе спер!). Из всей мебели одна лишь лавка, на которой нынче
спал хозяин.
Сам
Ракожор не соизволил проснуться, зато куча старого тряпья в углу
зашевелилась, и оттуда послышался лай собаки. Причем, сама псина
нам не показывалась. Услышав лай, хозяин лачуги проснулся, с
изумлением посмотрел на нас: