— Это как? — уточнил я.
— Тебя за место другого взяли. Вот
евойное имя теперича и носи. А то карачун устроит тебе унтер
Палицын! — ответвил кто-то из задних рядов, слушавший наш с
Викентием разговор.
Сказанное заставило меня задуматься,
и вот совсем не хотелось в происходящее верить. К сожалению,
суровая реальность не оставляла надежды. Хотя была мыслишка, что я
на отдыхе переборщил и сейчас мне это привиделось, да и окружающее
казалось чересчур реальным.
— А год-то какой нынче? — нарушил я
молчание.
— Хах, а мне-то откель знать? —
ощерился мой сосед.
— Ну, царь-то кто? — попытался я
уточнить, хотя в истории никогда не был силен.
— Ну ты, паря, даешь! — хмыкнул
Викентий, а сзади даже смешки раздались.
— Видать, крепко ему по голове
досталось, — сквозь смешки расслышал я.
— Как бы блаженным не стал, — вторил
ему кто-то.
— Совсем, видать, того, — вторили
другие.
— Так известно кто! Алехсандр
Николаевич, царь батюшка, храни его бог, — выдал Викентий и даже
попытался перекреститься, но вышло это у него из-за кандалов не
очень.
— Вот те… — вырвалось из меня, так
как это именование мне ни о чем не сказало.
Следующий я скрипел мозгами, пытаясь
вспомнить школьную программу и историю России, и это было не зря.
На меня снизошло озарение! Ведь это был Александр Второй, тот самый
царь, что крепостничество упразднил, освободив крестьян. Его еще
Освободителем прозвали, вот только сосед мой его так не назвал, а
значит, этого еще не было. Как ни вспоминал годы его правления, так
и не припомнил, а это значит, что сейчас от тысяча восемьсот
пятидесятого до шестидесятого.
Даже как-то легче на мгновение стало,
а после меня накрыло. Еще недавно я грелся на солнце, планируя на
вечер выбрать азиаточку посимпатичней, а сейчас бреду в Сибирь, как
самый распоследний каторжник. Так мало того, я тут еще и самого что
ни на есть крестьянского происхождения, из тех людей, которые нынче
особенно бесправны.
— И никакой французской булки, —
усмехнулся я. — Ничего, прорвемся!
Путь арестантской партии оказался
трудным и очень нервным из-за того, что все были прикованы к
железной цепи, а шаг арестантов сильно сковывался длиной ножных
кандалов. Идти надо было более-менее в ногу, иначе начинались
толчки, рывки: одни подталкивали, другие задерживали, и из-за этого
постоянно вспыхивала ругань. Конвойные солдаты то и дело
поторапливали заключенных: