— Шевелись! Шибче шагай! А то в лесу
ночевать положим и железа не снимем, мать вашу!
Иной раз угрозы эти сопровождались
чувствительными тычками прикладами. В общем, ближе к ночи нас
заставили чуть ли не рысцой бежать, гремя замерзшими, заиндевелыми
кандалами.
— Это о чем они? — недоуменно спросил
я у соседа Викентия.
— Да знамо о чем! — устало ответил
он, досадуя, видимо, на то, что приходится ему объяснять все на
свете свалившемуся на голову соседу. — Надобно дойти нам до этапа,
где барак есть для нашего брата арестанта, караулка для охраны, ну
и поснедать всем дадут. А у нас, вишь, все кака-то неустойка: то
один сбежал, то другой пристегнут, — тут он покосился красноречиво
на меня. — Да и идем мы недружно — бабы с детьми сильно мешкают.
Оттого ход дневной и не выполняем!
Я хотел его еще расспросить, да
только Викентий, видать, не был расположен со мною болтать.
— Ладно, замолкни да шевели поршнями.
А то тоже придется тебя обчеству за собою волочить!
В середине партии какой-то
слабосильный арестант уже едва передвигал ноги. Увлекаемый общей
цепью, он то и дело падал и волочился по утоптанному снегу, вызывая
яростную ругань других арестантов. Те, не имея возможности никак
ударить его, вынуждены были ограничиться бранью, вкладывая в разные
интересные слова все свое негодование, обращенное на
нестойкого.
Мне и самому приходилось несладко.
Привязанный сбоку основной парии, я то и дело оказывался на
обочине, с трудом передвигая ноги, бредя через глубокий,
неутоптанный снег.
Лишь затемно наша партия добралась до
установленного места ночевки — этапа в селе Большак. Сначала
казаки, съездившие на разведку, доложили, что до этапа осталась
буквально верста.
— Поднажали, бубновые! — раздался
крик.
И действительно, четверти часа не
прошло, как впереди показались тусклые огоньки, а затем и
деревянный частокол с тяжелыми, выкрашенными черными и белыми
полосами воротами.
Стоявший у ворот в такой же полосатой
будке солдат немедля вызвал начальство. Последнего пришлось
подождать, — командир этапного пункта, как оказалось, уже спал, и
никто из местных служителей не осмеливался его разбудить. В конце
концов, глядя на своих приплясывающих на морозе людей
сопровождавший партию офицер заявил, что это черт знает что такое,
и решительно вошел внутрь.