— Таки да, но ради священной истины хотелось бы напомнить
окружающим, что мысль такою подал не кто иной, как Изя Шнеерсон, то
есть таки я! — тут же выскочил Изя-Зосим.
— Ладно, никшни! — добродушно ответил ему Фомич. — Надумать-то
мы много всего можем, а ты попробуй-ка сделать! Я вот, к примеру,
надумал намедни хрустальный мост через море Байкал перекинуть для
обчества нашего, и генеральшу какую за толсту жопу потрогать, да
тока где тот Байкал и где та генеральша?
— Да, генеральшу бы не помешало… да хоть бы и полковничиху! —
загомонили, посмеиваясь, арестанты, оставив безо всякого внимания
идею с мостом.
Тем временем в партии усилиями Фомича началось брожение.
Арестанты прослышали, что нам явно недодают паек и вообще
притесняют. Начался ропот.
— Слышь, наш подкидыш-то читал вумную книжку, что нам должны
паек солдатский давать, раз в неделю мясную порцию, чарку тож… —
рассказывал всем желающим Софрон Чурис.
— Все в карман себе кладут, гады! — авторитетно подтвердил
Фомич. — Как есть, зажимают нас. Самим бы им пудовые железа наши
надеть!
Слухи поползли, и напряжение начало нарастать. Утренняя
перекличка пошла не совсем в обычном русле. Вместо четкого и ясного
выкрикивания своих имен, арестанты вдруг начали гудеть, поднимая
невнятный шум, из которого доносились отдельные выкрики:
— Кормют плохо!
— Отчего голиц нам нет?
— Бараки вечно нетопленые!
— Кандалы долой! Тяжесть таку таскаем!
— Это что такое? — нахмурившись, спросил Рукавишников и грозно
окинул взглядом передние ряды арестантов. — И кто тут жалуется?
Каторжники смешались. Я понял задумку офицера: он хотел увидеть
зачинщиков беспорядков, чтобы потом примерно их наказать.
Арестантам, понятно, этого не хотелось, и потому все старались
горланить из-за спин товарищей, чтобы начальству не было видно
кричащего.
— Богослужений чего нет? — пискнул кто-то из задних рядов.
Солдаты тотчас бросились искать кричавшего, но все, понятное дело,
отнекивались.
— Вспомоществований от благотворителей в глаза не видим! — тут
же донесся выкрик с другого конца строя. — Куды все деваетси?
Глядя на все это, Рукавишников покраснел, глаза его налились
кровью.
Кровь, прилившая к лицу Рукавишникова, сделала его похожим на
помидор. Ноздри раздувались, а рука легла на эфес сабли — верный
признак того, что офицер был на грани.