— Молчать! — рявкнул он так, что даже солдаты конвоя вздрогнули.
— Я спрашиваю, кто недоволен? Шаг вперед! Ну!
Он вперил горящий взгляд в первые ряды, пытаясь выхватить
глазами хоть одного смутьяна. Но арестанты, хоть и притихли на
мгновение от грозного окрика, вперед не выходили. Вместо этого гул
возобновился, чуть тише, но упрямее. Голоса по-прежнему доносились
из глубины строя, теряясь в общем шуме.
— Паек где наш, на ровню как со служивыми? — донеслось снова
откуда-то справа.
Рукавишников побагровел еще сильнее.
— Бунт?! Решили бунтовать, сволочи?! — Он шагнул вперед, прямо к
строю. — Унтер, взять зачинщиков! Видишь кого — хватай! Всех поркой
проучу!
Унтер и несколько солдат шагнули было вперед, растерянно
оглядываясь. Но кого хватать? Толпа стояла плотно, лиц почти не
разобрать, а кричали явно не те, кто стоял впереди. Я видел, как
Фомич в третьем ряду незаметно кашлянул и подмигнул соседу, гул тут
же слегка усилился. Офицер метался взглядом, понимая, что выдернуть
наугад — значит, спровоцировать еще больший беспорядок, а
зачинщиков не видно.
Я стоял, стараясь не привлекать внимания, но чувствовал, как по
спине ползет холодок. Понимал: моя затея с Уставом стала
детонатором, и, если Рукавишников узнает, кто принес эту «заразу» в
партию, мне не поздоровится. Он задержал на мне взгляд на секунду,
но тут же его внимание отвлек новый выкрик про холодные бараки.
Наконец, поняв, что сиюминутно ничего не добиться, Рукавишников
резко обернулся к унтеру:
— Ладно! Поговорим иначе! — прошипел он сквозь зубы. — После
перехода разберемся. Всех переписать! Шагом марш! Живо!
Он зло сплюнул и отошел в сторону, давая дорогу. Унтер
скомандовал, и колонна каторжан неохотно тронулась с места.
Перекличка закончилась, но напряжение висело в воздухе плотнее
утреннего тумана.
Шли молча. Обычные пересуды и шутки стихли. Слышен был только
лязг кандалов да тяжелое дыхание. Солдаты конвоя шли по бокам,
заметно подобравшись, их взгляды стали жестче, а руки крепче
сжимали ружья. Чувствовалось, что приказ «разобраться» они
восприняли всерьез.
В этот день я даже и не думал выкупать освобождение от кандалов,
слишком уж рисково будет.
День тянулся бесконечно долго. Тишина в колонне была тяжелее
железа. Каждый понимал: утренний протест не прошел даром.
Рукавишников не простит такого неповиновения. Вопрос был лишь в
том, когда и как он нанесет ответный удар. И кто окажется под этим
ударом первым?