Я тоже
почувствовал это. Воздух стал плотным, давящим. Обычные звуки
тракта приглушились. Лес стоял мертвой стеной. «Только засады тут
не хватало для полного счастья», — мелькнула у меня мысль. Я напряг
зрение, вглядываясь в тени. Инстинкты орали дурным голосом. Рядом
напряглись Тит и Чурис. Даже Фомич перестал бубнить про «темный
народ» и завертел головой. Конвойные тоже явно нервничали. Передний
всадник то и дело оглядывался, унтер что-то тихо говорил
Рукавишникову.
Мы прошли
еще с полверсты в этой звенящей тишине. Дорога делала небольшой
изгиб. И именно в тот момент, когда голова колонны начала выходить
из-за этого поворота, вдруг раздался протяжный скрип. Затем
оглушительный треск, и огромное старое дерево с сухими ветвями,
стоявшее у самой дороги, медленно накренилось и с грохотом рухнуло
прямо перед передним конным конвоиром, перегораживая путь и
поднимая облако пыли и гнилой трухи.
Лошадь под казаком взвилась на дыбы,
едва не скинув седока.. Арестанты шарахнулись назад, кто-то
взвизгнул. Все напряглись до предела, ожидая неминуемой атаки из
леса — ну, или хотя бы чего-то поинтереснее монотонного
шагания.
— ЗАСАДА! К БОЮ! — что есть мочи
заорал Рукавишников, одним махом выдергивая саблю из ножен.
«Герой! Орден ему за отвагу
в бою против кустов» — невольно
подумалось мне.
— Стрелять по кустам! Арестантам —
стоять! На месте, сволочи! А то хуже будет!
Конвоиры забегали, как тараканы при
свете, вскидывая ружья, целясь в подозрительные тени. Несколько
выстрелов разорвали тишину, пули с треском ушли в листву — белки и
дятлы, наверное, были в шоке от такой внезапной артподготовки.
Мы с Фомичом, не прикованные к общей
цепи на тот момент, рухнули за ближайшую телегу. Остальные
бедолаги, удерживаемые кандалами и продольной цепью, стояли на
месте. Кто с истовой молитвой, кто с отборным матом, крутя
наполовину бритыми башками. Я лихорадочно шарил глазами в поисках
чего-нибудь тяжелого: булыжника, полена, дохлой вороны, — чем можно
было бы отбиваться, если вдруг из кустов полезут не белки, а кто
посерьезнее. Адреналин бил в голову, почти как тогда, в Чаде, когда
наша колонна угодила в засаду.
Прошла минута, другая. Вечность.
Солдаты, торопливо перезаряжаясь, продолжали палить в
многострадальный лес — видимо, решив выкосить всю флору и фауну в
радиусе ста метров. Рукавишников выкрикивал команды, полные отваги
и воинского пыла. Унтер матерился, пытаясь угомонить паникующих
арестантов, которые мешали ему наслаждаться этой героической
обороной.