Если бы это произошло чуть раньше,
то, глядишь, всё и образовалось бы, но вся беда была в том, что
император напакостить успел уже так, что его даже ярые монархисты
видеть не хотели. А он, пуская скупую мужскую слезу, говорил, что
все беды России происходят из-за того, что на троне –
клятвопреступник. Вот только отрекаться не спешил.
Так дело дошло и до очередной
революции. Февраль семнадцатого прошёл обыденно, просто царь
отрёкся, в пользу Михаила, но тот бремя власти на себя не принял, и
на место царя пришло Временное правительство. Оно оказалось ничуть
не лучше императора. Вместо того, чтобы работать, занялось
болтологией и позёрством.
Премьер-министр – Керенский, страдал
либерализмом и нарциссизмом в острой форме, обожая позировать перед
камерами и выступать с трибуны. Речи его были длинны, блестящи и
совершенно бессмысленны. Первоначально казалось, что все слова
правильны, но стоило вслушаться и становилось ясно, что спич, в
общем-то, был ни о чём.
Кстати, господин Керенский обучался в
той же гимназии, что и Владимир Ильич Ульянов. Два правителя из
одного учебного заведения – качественно, однако, учили в
Симбирске.
Я не выдержал и рассмеялся, отец
дождался пока я успокоюсь, и продолжал:
– Учили-то хорошо, а вот мания
величия, это уже врождённое, и именно это свойство привело
Александра Фёдоровича на стезю диктатора, к коей он не был готов
совершенно. А дальше, больше: единоличное принятие решений об
автономии Финляндии и Закавказья, отделение Польши, создание из
Малороссийской губернии Украины и другие глупости. Власть же, тем
временем, всё больше ускользала из его рук, ноша оказалась слишком
тяжёлой, и вдобавок, очень неудобной и скользкой. Он сам не
заметил, как растерял своё влияние и не управляемая никем страна,
со скоростью курьерского поезда, покатилась под откос.
Следствием явились – разруха и голод.
Если в Средней полосе был неурожай, то в Сибири некуда было девать
продовольствие, вот только вывезти его было невозможно. Говорят,
что сибирские мужики, вместо дёгтя, телеги смазывали сливочным
маслом, а в это время, в Москве и Петрограде простого хлеба не
было.
– В каком Петрограде? – удивился
я.
– Петенька, родной мой, ты что,
совсем газет не читал? Николай переименовал Санкт-Петербург на
русский манер ещё в четырнадцатом году. Тогда же, он упразднил и
рождественскую ёлку, как варварский немецкий обычай.