Внезапно резкая, но знакомая боль пронзила спину. Удар — жгучий,
хлёсткий, ну конечно же, дубина из резины, ощутив однажды, ни с чем
не спутаешь. Артём пошатнулся, едва удержавшись на ногах.
— Шевелись, давай! Не собираюсь тут мёрзнуть! — рявкнул позади
грубый голос.
Метель хлестала в лицо. Куда идти? Вокруг была лишь непроглядная
белая мгла, воющая, как живое существо.
— Топай вперёд, — прозвучал второй голос, спокойный, умеренный,
как у машины. В нём не было злобы, только равнодушие, и это пугало
ещё больше.
Снег скрипел под ногами, каждый шаг отдавался в онемевшем теле.
Руки парнишки, скованные странными наручниками — тёмными, с матовым
блеском, словно выкованными из ночного неба, — потеряли
чувствительность. Холод пробирался под кожу, но страх был сильнее.
Он затмевал всё: боль, усталость, даже саму метель. В голове, как
заезженная пластинка, крутилась одна фраза: *неужели это
конец?*
Память была пустой, как лист бумаги. Ни драки, ни погони, ни
тёплого лица матери — ничего, только белый шум, гудящий в висках.
Он пытался вспомнить, как оказался здесь, но каждый раз натыкался
на стену. Артём моргнул, надеясь, что пелена перед глазами
рассеется, но видел лишь вихрь снега, поглощающий всё. Каждый вздох
казался последним, каждый шаг — шагом в никуда. А метель пела свою
дикую песню, и в её вое чудились слова: *ты уже не вернёшься.*
— Эй, мужики, хоть намекните, куда везёте? — голос прозвучал
хрипло, но он всё равно растянул губы в улыбке, будто это была
шутка. Грубость — лучшая защита, особенно когда терять нечего.
— Ну, молчите, молчите. Всё равно узнаю.
Холодное молчание охранников лишь усиливало интригу. Страх
постепенно отступал, уступая место смирению. Жизнь или смерть —
теперь это казалось одним и тем же.
Перед глазами мерцала стена — не бетонная, а полупрозрачное
энергетическое поле, гудящее, словно рой пчёл. Непроницаемая
преграда. Что за ней? Может, его разорвёт на атомы, швырнёт в
пропасть или просто не хватит воздуха. Охранник с силой ткнул его
дубинкой в спину. Тот зашипел от боли — удар был грубым,
безжалостным.
— Чего стоишь? Шагай! — второй охранник, с такой же дубинкой,
подтолкнул его к полю.
Парнишка выдавил ухмылку.
— Да иду, иду. Не зверь же я, могли бы и попросить.
Они подвели его к стене. Охранник приложил руку к устройству на
поясе, и в поле открылся узкий проход. Парня втолкнули внутрь, и он
почувствовал, как тело сдавило. Наручники загудели, пальцы
закололо, а в груди что-то сжалось. Он попытался сосредоточиться,
как делал раньше, — поднять хотя бы камешек, оттолкнуть воздух
телекинезом. Ничего. Руки дрожали, но сила не приходила. «Что за
чёрт?» — подумал он, нахмурившись. Это было впервые.