—
Ну? — Веретинский резко развернулся к вошедшему, и жар от его тела
ударил Сабурову в лицо. — Где Платонов-старший? Когда мы выставим
ультиматум его щенку?
Сабуров сглотнул, чувствуя, как пересыхает
горло.
—
Ваше Сиятельство, боюсь, у меня неприятные новости.
Князь замер, и это внезапное спокойствие было
страшнее любой вспышки.
—
Говори, — процедил он.
—
Игнатий Платонов исчез, — произнёс Сабуров, стараясь, чтобы голос
звучал ровно. — Отряд, направленный в гостиницу, нашёл там только
его адвоката.
Веретинский издал странный звук — нечто
среднее между рычанием и смешком.
—
А юрист? Он же должен быть в курсе, где…
—
Стремянников оказался чрезвычайно… стойким, — признал Сабуров. —
Как подданный Сергиева Посада, он немедленно заявил, что его арест
выльется в дипломатический инцидент. Пришлось его отпустить. Да и
не знал он ничего. Я самолично его допрашивал…
С
каждым словом графа пламя на пальцах князя разгоралось сильнее,
перекидываясь на предплечья. Столешница, над которой он навис,
начала дымиться от жара.
—
Но это ещё не все, — Сабуров решил выложить все новости сразу,
словно сдирая повязку с раны одним движением. — Платонов уплатил
налог в полном объёме. Все бумаги оформлены и подписаны надлежащим
образом.
На
мгновение в кабинете воцарилась мёртвая тишина. А затем…
—
КАК?! — взревел Веретинский, и целый сноп пламени вырвался из его
рук, опаляя потолок. Будь тот не из камня, непременно бы занялся. —
КТО ПОСМЕЛ ПРИНЯТЬ ЭТИ ДЕНЬГИ?!
Сабуров инстинктивно активировал защитный
амулет. Между ним и князем возникла тонкая, почти невидимая плёнка
энергии.
—
Я, Ваше Сиятельство, — граф прямо взглянул в пылающие гневом глаза
своего правителя.
—
ТЫ?! — Веретинский в два шага оказался рядом, и его рука с горящими
до локтя пальцами застыла в дюйме от лица Сабурова. Только
магический барьер спасал церемониймейстера от серьёзных ожогов. —
Ты предал меня, Михаил?
—
Нет, Ваше Сиятельство, — Сабуров заставил себя не отводить взгляд.
— Я был… вынужден. Они меня похитили.
Выражение лица Веретинского изменилось —
теперь в нем смешались гнев и недоверие.
—
Похитили? ТЕБЯ? Моего церемониймейстера? Из моего
города?
Михаил Фёдорович кивнул, и унижение, которое
он испытывал, рассказывая это, жгло сильнее, чем огонь князя. Он
сглотнул, вспоминая ужас того момента.