Слесаря над передней бабкой и
подачей шаманили — подшипники снова притирали, винтовую пару
подгоняли, чтоб люфта ни на волосок. Тимофей (наконец-то узнал имя
старика-кузнеца, все забывал) в кузне потом обливался, доделывал
последние кованые детали — рычаги, крепеж всякий. А мои пацаны —
Федька, Ванюха, Гришка (скоро их «ФВГ» буду называть) — как юла
крутились: таскали, подавали, мастерам помогали, на лету все
схватывали, каждое мое слово ловили.
Казалось, вот-вот, еще чуток — и
этот монстр задышит, заработает уже по-взрослому. Все основные узлы
выверены, подогнаны. Оставались последние штрихи — приводной ворот
дособрать, заднюю бабку намертво укрепить, сверло финально
подогнать… Но, как оно всегда бывает в нашем деле непростом, самая
паскудная засада как раз на финишной прямой и поджидала (хорошо,
что на первом запуске в присутствии царя все обошлось).
Мы как раз взялись ставить главное
сверло — длиннющий стальной стержень с хитро заточенными кромками.
Тимофей над ним не одну неделю спину гнул, а я лично за закалкой и
цементацией глядел. Тяжеленное оно было, неповоротливое, но вид
имело внушительный. Иван с Семеном начали его в пиноль задней бабки
крепить, винты подтягивать… И тут — тихий такой, но до дрожи
отчетливый — хрусть! Один из выступов на хвосте сверла, которым оно
зажиматься должно было, взял да и отвалился к хренам!
— Да чтоб тебя!.. — только и выдавил
Иван, роняя ключ.
Все застыли. Я к станку подскочил.
Глянул на излом… А там металл-то — труха! Неоднородный какой-то, с
крапинками темными, зерно крупное. Сразу видать — сталь дрянь. То
ли Тимоха-кузнец при ковке его перегрел сверх меры, то ли с
закалкой напортачил. А может, и то, и другое вместе.
— Тимоха! А ну, топай сюда! —
рявкнул я.
Приковылял кузнец, белее полотна,
увидел обломок, перекрестился размашисто.
— Батюшка ты мой, Петр Алексеич… Как
же так?.. Грех-то какой… Я ж старался, как ты велел… Ковал
прилежно… калил по всей твоей науке…
— Старался он… — процедил я сквозь
зубы. — А железо-то какое брал? Помнишь, я тебе полосу давал
отборную, из старых государевых запасов, самую что ни на есть
крепкую?
Замялся Тимоха, глаза в пол уставил,
бороду теребит.
— Дык… она, батюшка, того… извелась
вся… А новую голова Лыков давеча выдал… Сказал — бери, Тимофей, не
сумлевайся, немецкая, самая лучшая… Крепче не бывает…