Следом пришла и бумага от
Шереметева, из действующей армии. Полевая батарея, вооруженная
моими шестифунтовками, тоже успела отличиться при штурме какого-то
шведского редута. Благодаря тому, что били дальше и мощнее, наши
смогли заткнуть вражеские пушки еще на подходе и потом здорово
помогли пехоте огнём, расчищая дорогу. Фельдмаршал хвалил
«необычайную скорострельность (ну, это он загнул, конечно, она от
расчета зависит, а не от пушки, но приятно!) и изрядную крепость»
новых орудий. И тоже прозрачно намекал, что добавки не помешает, и
очень интересовался, когда пушки покрупнее, фунтов этак на 12,
подоспеют.
Эти донесения — просто бальзам на
мою измученную производственными проблемами душу! Значит, не зря мы
тут в грязи и копоти горбатились денно и нощно! Мои композиты,
«пирожки», работают! Они реально дают нашим солдатам и морякам
преимущество, козырь в руки против шведов. Орлов, когда я ему эти
бумаги показал, аж засиял весь от гордости.
— Ну, Петр Алексеич! — хлопнул он
меня по плечу. — Ай да молодец! Вот она, польза-то настоящая от
твоих станков да выдумок! Теперь уж никто слова худого не скажет,
что зря государеву казну на эти твои хитрости переводишь! Надо
немедля графу Брюсу доложить! Пусть порадуется!
Доклад Брюсу, само собой, тут же
ушел. Думаю, он тоже был доволен (хотя почти уверен, что ему об
успехах доложили по своим каналам ещё раньше меня). Моя репутация
как инженера укрепилась.
Но главное было не это. Главное —
внутри разливалось такое, знаете, тёплое и правильное чувство
удовлетворения: мой труд, мои мозги, мои бессонные ночи — всё это
не зря. Всё это там, на передовой, реально помогает победу ковать
и, может быть, спасает чьи-то жизни.
Пушки и станки — направление
перспективное, результат виден. Но была у меня ещё одна старая
головная боль, незакрытый гештальт, как сказали бы у меня дома, —
ручные гранаты. Нужен был пехоте простой как валенок, надёжный и,
главное, дешёвый «карманный аргумент», чтобы каждому солдату можно
было выдать по паре штук перед боем.
Под мои гранатные эксперименты,
после нескольких взрывов в основной кузне, мне всё-таки выделили
отдельный каменный сарайчик. Стоял он на самом отшибе заводской
территории, подальше от греха — от цехов, складов и порохового
погреба. Я там себе оборудовал нечто среднее между лабораторией
безумного профессора и логовом средневекового алхимика. Поставил
небольшой горн — металл плавить для корпусов, да и просто для
нагрева. Притащил самые точные весы, какие только удалось раздобыть
(смех, конечно, по меркам 21 века, но хоть что-то, не на глазок же
порох сыпать!). Приволок каменные ступки для измельчения
компонентов — селитры, серы, угля. Раздобыл тигли огнеупорные,
колбы стеклянные (спасибо Орлову, где-то разжился трофейными,
немецкими). Стены сарайчика на всякий случай укрепил изнутри
толстенными дубовыми досками. И за правило взял: химичить только
днём, при ясном свете, и ни в коем случае не в одиночку. Всегда
кто-то из моих самых толковых и расторопных ребят, обычно Федька
или молодой Гришка, был рядом — и подсобить, и подстраховать, да и
просто чтобы было кому скорую помощь оказывать, если что…