Он взял доску, приложил к голени,
обмотал верёвкой — туго, но не пережимая. Марьяна дышала тяжело, но
уже не кричала. Аглая погладила её по волосам, что-то напевая.
Артём вытер пот со лба рукавом. В горле пересохло.
— Бинты, — сказал он, протянув руку.
Аглая подала моток, пахнущий сыростью. Артём начал бинтовать,
стараясь не думать о том, что эти тряпки, скорее всего, кишат
бактериями. Закончив, он выпрямился, оглядев свою работу. Нога
зафиксирована, кровотечение остановлено. Но без антибиотиков шансы
Марьяны — пятьдесят на пятьдесят. Если повезёт.
— Всё, — выдохнул он, отступив от
скамьи. Толпа загудела, кто-то зашептал молитвы. Старуха снова
забормотала про «Скверну», но Артём её не слушал. Он смотрел на
Марьяну, чьё дыхание стало ровнее, но лицо всё ещё было бледным,
как полотно.
— Жить будет? — спросил бородатый
мужик, теребя шапку в руках.
— Если не начнётся заражение, —
ответил Артём, чувствуя, как усталость наваливается свинцом. —
Будем следить за ней.
Он повернулся к Аглае, которая всё
ещё держала Марьяну за руку.
— Ты молодец, — сказал он тихо. —
Спасибо.
Аглая кивнула, но в её глазах
мелькнуло что-то странное — то ли уважение, то ли подозрение.
— Иван Палыч, вы… чудной какой-то
нынче, — пробормотала она. — Словно не вы.
Артём промолчал. В голове крутился
вихрь: «Где я? Что это за место? Почему меня все упорно называют
Иваном Палычем?» Самое время найти на эти вопросы ответы.
— Воды, — бросил он, и кто-то сунул
ему ковш с ледяной водой. Артём выпил, чувствуя, как холод
пробирает до костей.
Толпа у скамьи продолжала гудеть,
мужики перешёптывались, то и дело крестят на икону. Их голоса
сливались в гул, от которого голова Артёма раскалывалась
сильнее.
— Всё, — бросил он, выпрямляясь. —
Хватит тут толпиться. Идите по домам. Представление закончилось.
Пациенту нужен покой и тишина.
Мужики замялись, но бородатый, что
принёс доску, кивнул и начал выталкивать остальных к двери. Бабы
зашаркали следом. Старуха вышла последней, кинув напоследок:
— Живицу бы, доктор… Без Живицы не
справитесь.
Дверь скрипнула, впуская порыв
холодного ветра, и хибара опустела. Остались только Артём, Аглая и
Марьяна, чьё дыхание было единственным звуком в тишине. Аглая
сидела рядом с пациенткой, поправляя ей волосы, но её взгляд то и
дело скользил к Артёму — цепкий, изучающий, подозрительный.