Он встал. Его голос был тихим, но в этой тишине слышен как
стальной клинок.
— Вы будете присягать снова. Здесь. Сейчас.
Первым поднялся Фульк, епископ. Его лицо было бледным, руки
дрожали, но он опустился на колено.
— Клянусь, — произнёс он.
Следом — Патрик де Шательон. Потом остальные.
Балдуин смотрел на них сверху вниз. Он больше не чувствовал себя
младшим. Не чувствовал, что должен что-то доказывать.
Он был король.
В тот же вечер Балдуин закрылся в библиотеке с Вильгельмом
Тирским и Рамиром. Комната, уставленная свитками, пахла воском,
старой кожей и пылью. Король стоял у окна, наблюдая за закатом над
Иерусалимом, когда заговорил.
— Мы не можем больше действовать на виду. Если Онфруа затаился —
значит, он готовит удар. А мы должны опередить его.
— Шпионов, — сказал Вильгельм, — нет. По крайней мере,
наших.
— Это и есть наша слабость, — отрезал Балдуин. — У знати свои
люди. У храмовников — свои. Даже у купцов есть свои уши. А у
короля?
Он обернулся.
— Я хочу, чтобы с завтрашнего дня начала действовать Сеть. Люди,
которые будут видеть, слышать, собирать. В городах, в портах, во
дворце. Без мундиров. Без гербов. Только верность.
— Верность боится золота, — заметил Рамир. — Или пыточной.
— Я найду тех, кого нельзя купить. Или научу их бояться меня
больше, чем золота, — холодно ответил Балдуин.
— Кто будет вербовать? — спросил Вильгельм.
— Бенуа, — ответил король. — Он незаметен. Скрытен. Люди не
боятся его. И это ошибка.
Бенуа получил приказ в полночь. Он не задал ни одного вопроса,
только кивнул и исчез.
А на следующее утро во всех портах Святой Земли начали
появляться невидимые тени — люди, что раньше были нищими, пекарями,
купцами, а теперь шептали в ухо королю.
Сеть начала дышать.
На рассвете Балдуин отправился в Храм Гроба Господня. Он шёл без
короны, без охраны, только с Рамиром. Улицы были пусты, и ветер
тянул за плащ, словно что-то удерживало. В храме было прохладно,
стены скрывались в полумраке. Молитвы монахов звучали гулко, словно
шёпот великого камня.
Он опустился на колени у плиты Гроба. Молчал долго. Не молился —
просто смотрел в камень, как будто там было что-то большее, чем
мёртвая тишина. Он не искал благословения. Он знал: если Бог
смотрит — пусть видит, с кем имеет дело.
Но его покой нарушили.
В дальнем углу храма стояли двое. Один — в багровых одеждах
архидиакона. Второй — знакомое лицо. Пьер де Милли, слуга Онфруа.
Он наклонился к священнику, что-то шепнул и исчез.