Балдуин встал, отряхнул плащ и направился прямо к ним. Священник
заметил его и поклонился, слишком резко, слишком рано.
— Ваше Величество, — произнёс он тоном, натянутым, как струна. —
Какое благословение видеть вас в стенах святого храма...
— А я вот сомневаюсь, что Бог благословляет встречи с
изменниками, — спокойно ответил Балдуин.
Священник побледнел.
— Я лишь слуга церкви...
— Значит, вы будете молиться за души тех, кого я выведу на
площадь, — сказал король и прошёл мимо.
Рамир усмехнулся.
— Мягко. Почти ласково.
— Пока, — ответил Балдуин. — Только пока.
Дворец Иерусалима проснулся тяжело. Слухи о возвращении Балдуина
уже проникли в закоулки, в кухни, в оружейные комнаты. Но теперь
добавилось другое: в воздухе витал страх. По приказу короля
начались тайные аресты.
В первую очередь взяли Пьера де Милли. Его схватили ещё до
рассвета — в собственной келье, среди пергаментов и книг. Он даже
не сопротивлялся. Только спросил:
— Сколько у меня времени до приговора?
— Столько, сколько нужно, чтобы понять, на кого ты работал, —
ответил Рамир.
В каменных подвалах дворца зажглись факелы. Допросы
начались.
Балдуин не присутствовал на допросах лично. Его присутствие там
не требовалось. Он задавал тон сверху. И каждый знали: пытка — не
пытка, если король сам подписал приказ.
Первым заговорил один из младших писцов. Потом — торговец из
Яффы. Потом — храмовник, что часто гостил в домах знати.
Сеть Онфруа начала расползаться на глазах.
И с каждым допросом Балдуин видел карту предательства чётче:
связи, заговоры, потоки золота. Всё это вёлось изнутри. Из самого
Иерусалима.
Тени, что шептали о его болезни. Что надеялись на его
смерть.
Он больше не был мальчиком. Он был охотником.
Поздно вечером, когда дворец затих, Балдуин собрал своих
ближайших.
В комнате были только Рамир, Вильгельм Тирский и Бенуа.
— Мы нашли их, — сказал Вильгельм. — Но один человек остаётся
вне поля зрения. Наставник. Тот, кто координирует их действия.
— Кто? — спросил Балдуин.
— Не знаем.
Бенуа, худой как ворон, склонился над картой.
— Я предполагаю, что это кто-то близкий к религиозной власти.
Кто-то, кто может двигаться свободно между феодалами, храмовниками
и горожанами.
Балдуин молчал.
Он понимал: в старом Иерусалиме каждый улыбается тебе в лицо — и
точит нож за спиной.
Он положил ладонь на карту.