— Спятила, сердешная. В доллгауз ей надо, – раздались голоса из
толпы.
Покачивающаяся из стороны в сторону, с лицом, залитым слезами, с
лихорадочно горящими глазами, женщина казалось похожей на ведьму с
Лысой горы. На гоголевскую Панночку, в мгновение ока превратившуюся
в отвратительную старуху. Я узнал ее: это была горемычная
Ростоцкая, поддавшаяся больной страсти – низвергнутая на самое дно
жертва воспылала к своему обидчику и не перенесла его смерти. Вид
ее, пугающий, отталкивающий, заставляющий здорового человека
сторониться ее как зараженную проказой, вызывал у меня одну только
жалость. Ростоцкая – это и есть моя Россия, над которой надругались
аристократы и которая теперь тяжело больна. Нуждается в лечении. В
том же кровопускании.
Ростцокая рухнула на землю в беспамятстве. Ее выходка не смутила
Пестрово. Он выдернул из колоды инструмент, положил его на плечо и
спокойно удалился. Помощники скинули первый за сегодня труп с края
помоста в заранее припаркованную телегу и убрали колоду. Начиналось
основное действо.
На левый эшафот еще во время казни Орлова вывели приговоренного.
Им был старик Волконский, бывший генерал-губернатор. Выглядел он
совершенно раздавленным и сломленным. Глашатай принялся зачитывать
список его прегрешений, а подручные споро привязали дородное тело к
качающейся лавке, пропихнули под лезвие и наложили сверху
колодку.
— …приговорить его к смерти, а имение его, движимое и
недвижимое, взять на его императорское величество!
Закончил чтение глашатай в относительной тишине. Народ
напряженно ждал первой казни на чудо-машине. И дождался. Блеснуло
лезвие. Раздался удар дерева о кожаные амортизаторы, и голова князя
скатилась в корзину. Толпа взорвалась ликованием гораздо сильнее
прежнего.
Моя спутница тоже не сдержалась и воскликнула нечто, почему-то
показавшееся мне похожим на классическое “ Дас ист фантастиш!”
Причем, таким тоном, какой можно было услышать с VHS-кассет
известного содержания. Я чуть не поперхнулся от неожиданных
коннотаций.
Тем временем с центрального эшафота уже зачитывали приговор
бывшему московскому полицмейстеру. Здесь среди прочих обвинений
присутствовала и «преступная халатность», повлекшая гибель
возлюбленного нашего сына Павла. Радищев сумел вывернуть события
той трагической для Павла ночи в обвинение для Архарова.