Я потер лоб. По чину, не по чину – какая теперь разница.
— Пускай, – буркнул я, снова безуспешно пытаясь стянуть
проклятый сапог. – Раз пришла – надо выслушать. Чего уж там.
Никитин кивнул и исчез. Я остался один, в дурацком положении – в
одном сапоге, злой и уставший. Услышал тихие шаги в коридоре,
приглушенные голоса, а вот и сама Агата.
Совсем не та гордая, хоть и испуганная, красавица, которую она
из себя строила все это время. Платье помято, волосы растрепаны,
лицо залито слезами, глаза красные, опухшие. Она шагнула вперед,
увидела меня, споткнулась и рухнула на колени прямо у моих ног,
утыкаясь лицом в жесткий ковер. Плечи ее сотрясались от
рыданий.
— Государь… Ваше Величество… Петр Федорович… – лепетала она
сквозь слезы, слова тонули в рыданиях. – Смилуйтесь… Пощадите!
— Да что случилось-то? Встань. Говори толком.
Она подняла голову. Лицо мокрое, жалкое. В руках сжимала
какой-то сложенный листок бумаги.
— Отец… Батюшка мой… Письмо пришло… Оттуда…
— Откуда – оттуда? С оренбургских промыслов?
Она судорожно кивнула, протягивая мне письмо дрожащей рукой.
— Его там убьют… Он болен… Очень болен… Лекаря нет… Казаки
лютуют… Он не выживет… Государь, умоляю… Спасите его! Освободите!
Я… я все сделаю… Все, что прикажете… Любую цену заплачу… Только
спасите отца! Умоляю!
Она снова зарыдала, припадая к моим ногам, точнее, к моему
единственному сапогу. Ее пальцы судорожно вцепились в кожу.
Я смотрел на нее сверху вниз. Девчонка. Совсем еще ребенок, хоть
и фрейлина. Красивая, даже сейчас, в слезах и горе. И отчаянная.
Готова на все… Интересно, на что именно?
— На все, говоришь? – хмыкнул я, стараясь скрыть внезапно
проснувшееся любопытство и… да чего уж там… мужской интерес. – Ну,
подсоби тогда для начала с сапогом. Застрял, проклятый. Вот тебе и
первое «все».
Она подняла на меня удивленные, заплаканные глаза. Кажется,
ожидала чего-то другого. Но тут же, без единого слова, ухватилась
за голенище сапога обеими руками. Была княжна, да вся вышла.
Я уперся пяткой ей в плечо – хрупкое такое плечико под тонкой
тканью платья – и потянул. Сапог соскользнул легко, словно и не
сопротивлялся до этого.
— Вот спасибо, – сказал я, растирая затекшую ступню. – Уже
легче. Встань теперь. Негоже княжне на полу валяться.
Она поднялась, но смотрела на меня с каким-то новым отчаянием.
Видимо, поняла, что шуткой я ее не провел и цена будет назначена
настоящая. И тут она сделала то, чего я совершенно не ожидал.