Доношу до Вашего сведения, милостивый государь, что пребываю я
волею судеб и гнева самозванного государя, именующего себя Петром
Федоровичем, в ссылке вечной на промыслах соляных, что под
Оренбургом обретаются. Место сие гиблое, здравию человеческому
сугубо противное. Воздух тяжел от испарений соляных, вода солона и
к питию непригодна, пища скудна и однообразна. А работа каторжная
сверх всякой меры.
Уроки выработки на нас, дворян, положили несусветные, кои и
здоровому мужику не под силу. Ломаем соль кайлами в душных
подземельях, таскаем на себе мешки неподъемные под крики и ругань
казаков, коим мы отданы в полное распоряжение. Лютуют стражники
наши пуще зверя дикого. За малейшую провинность или невыполнение
урока – плети, батоги, а то и просто кулаками до полусмерти забьют.
Лекаря же здесь отродясь не бывало, и помощи ждать неоткуда.
Уж многих из благородного сословия не стало на этих промыслах
проклятых. Помяни, господи, души рабов твоих: князя Оболенского
Ивана Петровича – от горячки скончался на прошлой неделе; ротмистра
гвардии Семеновского полка Бахметева Николая Алексеевича – в шахте
обвалом задавило; статского советника Панина Федора Ивановича –
казаки до смерти запороли за отказ лизать сапог атаману ихнему… И
числа нет тем, кто от хворей да непосильного труда угасает день ото
дня.
Боюсь, милостивый государь, что и мой час недалек. Силы
оставляют меня. Поясница мучает денно и нощно, ноги опухают и не
держат боле. И нету мочи моей терпеть эту боль. О Вас же, Лев
Илларионович, слышал от проезжего купца, что хворь и Вас не обошла
стороною. Сердце мое сжимается от скорби и сочувствия. Молю Бога,
дабы укрепил он Ваш дух и тело, но разумом понимаю – не выжить нам
здесь. Погибнем все, яко псы безродные, вдали от семей и
отечества.
Ежели письмо сие чудом дойдет до вас, Богом прошу и заклинаю –
позаботьтесь о дщери моей любезной, княжне Агаты Львовны, коей я
также нижайший поклон шлю!
Засим остаюсь преданный Вам и вечный слуга, князь Курагин.
Писано в Оренбургской ссылке, месяца мая, дня 15-го, лета
Господня 1774”.
Пока я читал, мы пили. Молча. Я – чтобы прогнать дурные мысли и
усталость. Она – чтобы забыться и набраться смелости. Вино было
хорошее, крепкое, било в голову быстро. Первый кубок опустел
незаметно, я тут же налил второй. Потом третий… Перечитал еще раз
письмо. Вот она цена крестьянской свободы!