— Как – Смоленск?!
Несчастные, они еще не знали последних новостей.
***
Грохот, похожий на пистолетный выстрел, и облачко белого дыма
заставили Аглаю подскочить на кровати и громко вскрикнуть.
Ну, хоть на краткое мгновение побыла в шкуре погибшей Татьяны. Я
не злой, но малость злопамятный и жестокую шутку приготовил
заранее. Грохнул-то не пистолет, а пороховой будильник. Старинная
вещица, подаренная мне Лазарем Егиазаряном. Первое испытание.
Побудка под выстрел. И мне напоминание, что даже в кремлевских
стенах и якобы в безопасности – я на войне.
Княжна, получив мои объяснения, набросилась с упреками:
— Даже и тут покоя нет! Сколько же можно? Эти карачуны-карифексы
по всему городу, тайники в черных возках во дворах домов… А теперь
еще и в опочивальне выстрелы.
Могла бы сразу сообразить сообразить очевидное и просто
кричавшее, что никакой опасности нет – никто не примчался на
выручку, хотя у входа на лестницу дежурило несколько человек. Так
нет: в голубых глазах Агаты появились слезы. Она выскочила из
кровати, начала одеваться. Панталоны, одна нижняя рубашка, другая.
Приводить ко мне в спальню служанок я запретил – нечего множить
слухи, гуляющие по дворцу. Поэтому княжне пришлось одеваться
самостоятельно. Все эти петельки, крючочки…
— Хватит злиться, Глаша! – я решил успокоить девушку. – Чем тебе
отплатить? Хочешь стихи почитаю?
Любопытство победило злость.
— Хочу. Откуда верши и кто написал?
— Я. Но это тайна. Обещай хранить.
— Обещаю. Читай скорее!
О, боже! Еще одна любительница, после Максимовой, изящной
словесности.
Откашлялся.
…Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты…
Дочитав стих, я откинулся на подушки, закрыл глаза. Моя память
хранила много стихотворений великого поэта. Пришла пора их
запустить в общество.
— Еще! – требовательным шепотом произнесла Курагина, позабыв о
застежках – пальцы замерли на пуговичках лифа.
..Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим…