— Я все понимаю, – бывшая фаворитка промокнула глаза платком. –
Полыхнула-то страна.
Я завис.
Что же с ней делать? Гнать взашей рука не поднимется. Она же не
кричит на всех углах: “царь-то ненастоящий!” Наоборот, всем
объявила во всеуслышание: “вот он, Петр Федорович, любовь моя
пропавшая!” Или пусть лучше к мужу-театралу возвращается? Или то
мне во вред пойдет?
Меня спас от скоропалительного решения вернувшиеся с самоваром
Коробицын и Афанасьев с подносом. Споро накрыли чай, положили
баранок. Телохранитель окинул натюрморт внимательным взглядом и без
приказа посчитал правильным оставить нас наедине.
— Ведь, ты Елизавета Романовна, наверняка, на меня не сегодня
посмотрела. Зачем тогда кинулась?
Воронцова – или кто она там по мужу? – отставила в сторону
заварочный чайник, добавила в мою чашку кипятку и протянула ее
мне.
— Папенька велели.
Я вздернул брови. Ну до чего святая простота! Ведь не фальшивит,
не играет, режет правду-матку даже себе во вред. Или дура набитая,
или просто честная женщина. Редкий типаж. Но бывает.
— И чего же Роману эээ…
— Илларионовичу, – охотно подсказала Воронцова
— Да. Так зачем тебя папенька ко мне отправил?
— Так из дому его выселяют. Он же тут, в Москве, обитает.
Пришли, говорят, казаки. Выметайся! Сроку тебе седмица. А он как
гаркнет им в ответ: на кого руку поднимаете! Я есть отец главной
полюбовницы вашего царя! Они-то сперва не поверили: уж больно
папенька мой некрасив собою. Наружностью не вышел, зато орать он
хват!
— На горло взял моих казачков? – рассмеялся я от души.
— Не серчаешь? – обрадовалась она. – Зови ты меня, батюшка,
по-старому Лизкой. Или Романовной. Мне так по сердцу ближе.
Ну что с ней поделать?
— Не серчаю. Отцу передай, чтоб не кручинился. Не отправят его с
Москвы.
— Вот спасибо тебе, благодетель, – Лизка бросилась целовать мне
руку. Когда уселась обратно, хитро прищурилась и сказала. – Будет
папенька милости твоей домогаться, ты ему откажи!
— Вот оно как!
— Истинно говорю. Папенька человек добрый, но до богатства охоч.
Недаром его в народе прозвали “Роман – большой карман”.
Нет, с этой Лизкой точно не соскучишься. Кажется, я начинаю
понимать, за что ее боготворил Петр Федорович. Но делать исключение
для дома ее отца мне не особо хотелось. Можно же там какой-нибудь
госпиталь организовать? Или училище? Дам задание Перфильеву – пусть
займется.