— Ваше Величество! – начал Максимов. – Вынуждены были
задержаться в Нижнем. Раненых было много, некоторых с того света
тащили.
— Знаю, Викентий Петрович, знаю, – я спустился к нему, положил
руку на плечо. – Очень рад твоему усердию и помощи неизменной. Ты
мне почитай дороже иного генерала будешь! За то и награда тебе
особая!
Я достал из кармана медаль “За взятие Москвы”, повесил на грудь.
Москву он не захватывал, но тех, кого он вылечил в Казани брали.
Поэтому, считай, все честно. Тут же крикнул “Любо”. Площадь
радостно ответила.
Потом я повернулся к Маше. И не раздумывая прикрепил ей такую же
медаль:
— А это, тебе, голубушка. За труд твой неустанный, за сердце
доброе.
Маша вспыхнула, опустила глаза, но медаль приняла. Смущается,
мой ангел.
— Располагайтесь пока в Кремле, – повелел я Максимову. – Места
там много, Ваня Почиталин укажет вам покои. А как устроитесь –
милости прошу ко мне. Дело есть важное, врачебное. Методу новую,
которая от оспы спасает, что с успехом опробовал ты в Казани и
Нижнем, надобно применить к невестке моей Августе, да ее фрейлинам.
А еще генерал у меня есть незаменимый. Суворов. Слыхали?
— Он же первый подручный Екатерины! – удивился доктор.
— Был. А станет моим главным ближником.
— Откель же такая уверенность?
— У меня тоже есть своя метода. Как приручать людей. На тебе же
сработала.
Я засмеялся, вся свита позади меня тоже.
Максимов пожал плечами, кивнул.
— Мне бы еще помощников. Не справляюсь я со всеми делами.
— Прививки делать можешь взять мою знакомую хорошую, Елизавету
Воронцову. Она сама от оспы люто пострадала. Детей имея, за них
переживает. Будет тебе первой помощницей. Она согласная.
Я подмигнул Маше.
— Ладно, второй. Первую-то не обойти!
***
Тишина. Тишина, которая бывает только в пустой мастерской поздно
вечером, когда дневной стук молотков, визг пил и скрежет металла
умолкают, уступая место лишь мерному тиканью больших часов, что
Кулибин привез с собой из Питера. Свеча на столе отбрасывает
дрожащий свет на разложенные листы с чертежами. Оптический
телеграф… хитроумную штуку, Государь придумал. Семафор шведский,
говорит. Как он все это знает? Кулибин водил пером по бумагам,
разглядывая чертежи.
Рука сама тянется к циркулю, к линейке. Мысль работает,
перебирает рычаги, шестерни, оси. Голова полна идей, что роем
пчелиным гудят после разговоров с царем. Как есть, помазанник
Божий, хоть и слухи всякие ходят. Ум светлейший! У простого
казака-самозванца не может быть таких идей. Станок токарный Нартова
улучшить – раз! Машину паровую Ползунова, кою и не видал толком
никто, до ума довести, да так, чтоб сама по себе работала, без
водяного колеса – два! Телеграф вот этот оптический – три! Да еще
мост через Москву-реку, однопролетный, как мечтал через Неву
построить… Голова кругом идет от замыслов царских. Часть дел, уже в
работе. По мосту чертежи подготовлены, ждут утверждения. Котел для
паровой машины уже почти готов, доделывают в мастерских.