— Сама-то что хочешь, Романовна? Чтобы я Екатерину наказал,
разлучницу?
— Нету во мне зла, царь-батюшка. Она-то добрая к мне была. Долги
мне оплатила. Мужа подобрала. Да и не для того я все напасти
безропотно несла, чтобы мстить.
— И сестру простила?
Екатерина Воронцова-Дашкова была одной из главных фигур заговора
будущей императрицы. Можно сказать, своими руками и счастье, и
любовь Лизкину похоронила.
— Катюшку-то? Возвысилась через семейное горе, да не в коня корм
пришелся. Екатерина к ней быстро охладела, заметив властную натуру.
И с детьми у нее нелады. Как ни простить? Конечно, простила.
Жить-то мне в тягость, а с камнем на сердце – еще тошнее.
Что же мне с тобой делать, добрая ты душа? Ведь даже дела тебе
никакого не поручишь. Своей бесхитростностью ты не многих
разоружишь, но многих побудишь тобой воспользоваться.
— Ты, благодетель, коль желание имеешь мне помочь, пристрой мою
дочку в фрейлины. А я тебе, чем хочешь, услужу.
Смешные. Что Романовна, что многие другие так и поняли, что со
мной все будет по-другому. Двор, свита, фрейлины, камергеры… К чему
вся эта мишура! Ты пользу людям приноси – будет тебе награда. Но и
обижать настрадавшуюся язык не поворачивался.
— Позже решу, как с тобой поступить. Думаю, смогу приставить к
делу.
***
Москва гудела, чествуя героев. Красная площадь кипела народом –
казаки, солдаты, горожане, крестьяне пришлые… Тысячи глаз смотрели
на меня, стоящего у Лобного места. Я только что закончил награждать
смоленских храбрецов – ох, и знатно они там порубили врага! Медали
сверкали на груди отличившихся, толпа ревела «Любо!», две линии
оцепления еще справлялись. Приятно, черт возьми, чувствовать эту
народную любовь, эту силу, что встала за меня.
И тут, сквозь колыхание толпы, я увидел движение у Спасских
ворот. Разъезд расчищал дорогу, а в проходе показалась колонна. Я
присмотрелся. Впереди на лошади ехал доктор Максимов, за ним катили
повозки и шли солдаты с ружьями. Много солдат, почитай, роты
четыре. Худые, бледные еще после ранений, но глаза горят, идут
бодро. Максимов! Золотая голова, бесценные руки! Задержался,
лекарь, в Нижнем, раненых поднимал. Сколько же он мне бойцов в
строй вернул!
Колонна подошла ближе. Максимов спешился, оцепление сделало
коридор. Доктор подал руку дочери, что ехала в одной из повозок.
Уже вмести они подошли к помосту, низко поклонились. Машенька,
зардевшись, присела в реверансе. Ай, хороша девка! Скромна,
работяща, да и фигурой не обижена. Не зря ее казачки мои за спиной
«ангелом милосердия» кличут. Я сам чуток покраснел, когда вспомнил
наши постельные забавы в Казани. Полгода прошла, а все свежо!