Но самым ярким воспоминанием всегда была первая ночь на орбите.
Когда выключаешь свет в куполе «Наука» и видишь, как над Тибетом
танцуют авроры. Зелёные сполохи, смешивающиеся с огнями Шанхая
внизу — будто вся планета пульсирует в такт какому-то космическому
сердцу.
— А потом что случилось? — спросил я, выныривая из своих
воспоминаний. — Почему не пошёл по этому пути дальше?
Отец ответил не сразу. Он долго молчал, перекладывая с места на
место стопки газет. И я уже подумал, что так и не ответит, как это
случалось уже много раз, когда я задавал ему неудобные вопросы, но
он всё же заговорил:
— Потом… Потом я повзрослел, сын.
И в этом «повзрослел» я услышал звон миллионов осколков от
разбитых мечт всех детей мира.
— Но, — нарочито бодрым голосом сказал отец, — я ни о чём не
жалею. Ведь я встретил твою мать, потом у нас появился ты. Да и
космос ближе, чем нам кажется, — он подмигнул мне. — Пойду перекурю
и чаю выпью. Тебе заварить?
— Да, спасибо, — сказал, обдумывая его слова о космосе, который
ближе, чем нам кажется. Ведь он прав. К примеру, от Москвы до
Питера по прямой 634 километра. А до космоса — всего 100-122
километра.
Когда отец ушёл на кухню, я остался один на один с грудой хлама.
Глянув на тумбочку и оценив её размеры, я решил, что справлюсь с
ней и без помощи отца. Тумбочка поддалась с лёгким скрипом, обнажив
на полу фотокарточку в пыльной паутине.
— Оп-па, что здесь у нас? — негромко проговорил я, наклоняясь за
фотографией.
Подцепил её ногтем, поднял, пыль сдул. Перевернул и вгляделся в
снимок, на котором был изображён отец лет двадцати, в кожаной
куртке, рядом с ним сидят и улыбаются четверо. Лица смутно
знакомые, кроме одного… Этого человека я узнаю везде и всегда.
— Да ладно… — неверяще проговорил, рассматривая снимок.
— Ну что, продолжим? — повеселевший отец вошёл в коридор,
вытирая влажные руки о брюки.
Я поднял карточку, повернув её к свету.
— Объяснишь? — спросил я.
Взгляд отца скользнул по фото и с его лица медленно сползла
улыбка. Передо мной снова стоял тот отец, которого я знал до
сегодняшнего дня — холодный, осмотрительный, скупой на слова и
эмоции.
«Что ж, — подумал я, наблюдая за трансформацией отца. — Это
будет любопытный разговор».
Отец стоял в полушаге от меня, строго поджав губы.
— Нечего тут объяснять, — глухо проговорил он, широко шагнув
через ящик с гвоздями. — Старая фотография, старые знакомые.
Всё.