— Да хоть в петлю лезь, — уныло
признался Кулли. — Мне господин приказал кое-каких людишек на
Сифнос привезти. Ну так, по мелочи… Скульптор, искусный строитель,
тот, кто сведущ в устройстве водных каналов, камнерез.
— И как? — с сочувствием посмотрел на
него Рапану.
— Дрянь дело, — понурился Кулли. —
Тут те, кто строить умеют — все как один, люди богатые и уважаемые.
На меня, как на ненормального смотрят, едва я только разговор об
этом завожу. Жители Страны Возлюбленной уехать отсюда могут только
по высочайшему соизволению. А его не получить никак. Но даже если и
получат его такие мастера, то ехать им отсюда совершенно незачем.
Там, за морем, для них дикие земли, где люди с песьими головами
бегают.
— Эй ты! — нетерпеливо ткнул купца в
бок Тимофей. — Говори так, чтобы я тоже понимал. Вы чего это там
задумали?
— Да так, ничего особенного, —
небрежно ответил ему Рапану, перейдя на язык ахейцев. — Кулли, ты
помнишь храм Аммона, который стоит на западе города?
— Конечно, — удивленно посмотрел на
него купец. — Его сейчас вовсю ремонтируют. Время Низкой Воды
наступило, урожай собран, вот черни и согнали целые толпы. Стены
города крепят, царский дворец расширяют. Пер-Рамзес на муравейник
похож.
— Ну вот, — удовлетворенно посмотрел
на него Рапану. — Значит, нужные люди тут точно есть.
— Есть, конечно, — продолжил Кулли. —
Я одного головастого паренька присмотрел, который все знает и все
умеет, но помощником у господина имери-кау2 служит и до конца своих
дней служить будет. Он из простой семьи, горбом свое место
заработал, потому-то ходу ему и не дают. У царских строителей свои
сыновья подрастают, сам понимаешь. Они все жрецы бога Тота, а у
нашего паренька отец — обычный камнерез. Из лучших, правда, коль
несколько раз был допущен царское имя на стене храма начертать.
Семья у него живет неплохо, но не роскошествует. Такому, чтобы в
люди выбиться, надо попасться на глаза самому господину, который
над визирем-чати опахало держит, и его милости добиться. Иначе
никак.
— Откуда знаешь? — заинтересовался
Рапану.
— Да познакомился с ним, когда кирки
и зубила господину имери-кау предлагал, — рассказал Кулли, — а
потом вином его пару раз угостил. Он к вину непривычен, они тут
пиво пьют, вот его и развезло сильно. Зато теперь я о нем все знаю.
Хочет паренек богатой жизни, да только обычаи тут такие, что не
видать ему ничего как своих ушей. Им боги велят спину гнуть на царя
и жрецов, на храмы жертвовать и праведную жизнь вести. Праведная
жизнь для египтянина — это когда ты свое место в жизни знаешь и
власть чтишь, а уже потом вся эта муть про честность,
справедливость и милосердие. Если ты египтянин, то после смерти
попадешь на беседу к богу с птичьей башкой, а уж он решит, куда
твою душу отправить. Этот бог сердце усопшего на весах истины
взвешивает, и если грехи перевесят, то съедает его какая-то жуткая
тварь с мордой крокодила и лапами льва. И тогда душа исчезает
навсегда. Вот поэтому египтяне покорные такие. Очень боятся после
смерти сгинуть. И этот мастер тоже боится, вот и гнет спину на тех,
кто его мизинца не стоит. Тут такое часто происходит.