— На весла, бездельники! — заорал
Тимофей, видя, что корабль Рапану уже скрылся вдали. Он немного
подождет, у него по дороге будет неучтенный груз, за который в
Египте полагается лютая казнь(1). Какая-то девчонка, стоившая целых
три мины серебра.
— Как все прошло? — спросил афинянин,
когда из зарослей камыша к ним подплыла лодка с двумя перепуганными
женщинами, у горла которых держали нож.
— Сделали все, как ты сказал,
старшой, — кивнули парни. — Посадили в носилки и притворились, что
мы эту сучку богатенькую охраняем. Никто и глазом не повел.
Это было весело, и Тимофей давно так
не хохотал. Все-таки Рапану — это голова. Вон чего удумал! Двое его
воинов служили раньше в шарданах(2), потому-то он и брал их с
собой. Ведь без людей, знающих местную речь, даже таможню не
пройти. А сами зазнайки египтяне не опускаются до того, чтобы учить
варварское бормотание. Этих-то ребят он и пустил вслед за девчонкой
и ее служанкой, чтобы проследили за ними от самого дома и до того
момента, когда они выходили с рынка. Все получилось просто.
Красотке пообещали порезать лицо, а ее служанке — выпустить кишки и
набить в брюхо грязи, если они хотя бы пикнут. Они и не пикнули и,
трясясь от ужаса, сделали все, что им велели. Их посадили в лодку,
которая ждала у берега, и увезли в заросли тростника, которых в
Дельте Нила видимо-невидимо.
Тимофей сплюнул за борт, меланхолично
посмотрел на то, как его плевок исчезает с поверхности мутной
нильской воды, а потом заорал.
— Чего гогочем? Девку в трюм! Знаете,
как тут простолюдинов казнят?
— Как? — с любопытством спросили
гребцы.
— С затеями! Вот как! — важно поднял
палец Тимофей. — Их крокодилам скармливают! Поплыли быстрее! Того и
гляди за нами погоню пустят!
Перспектива быть съеденными
крокодилами была оценена правильно, и вскоре тридцативесельный
корабль стрелой мчался по речной глади. Ну, как мог, так и мчался.
Купеческая же лохань с круглыми бортами, а не длинный и узкий
кораблик, на котором парни привыкли пиратствовать. Тимофей
спустился в трюм, где две бабы выли в голос, размазывая по лицу
дурацкую краску, которой египтяне зачем-то обводят свои глаза.
Служанке лет под сорок, старуха уже морщинистая. Она Тимофея не
заинтересовала. А вот девчонку он разглядел более внимательно. Она
была хороша, и даже потеки туши на лице не могли скрыть
нечеловечески правильную красоту и нежную, почти прозрачную кожу.
Худовата только, с небольшой острой грудью, которую она изо всех
сил пытается спрятать, старательно сутуля тонкие плечи.