Стать как все. Как часть этого мира.
– У меня нет журналов, – сказала женщина, отпуская его плечо, и
отворачиваясь.
Словно почувствовала его мысли.
Она была высокая, худая. В темно-синем платье с дурацким,
заляпанным фартуком.
– Но… вам ведь все еще нужна помощь? – спросил Мартин, догоняя
женщину и дотрагиваясь до ее рукава.
«Мартин… может не надо?» – опасливо спросил Вик.
«Может и не надо», – задумчиво ответил Мартин.
…
Изба из потемневшего дерева стояла на отшибе. Дом не был
выкрашен ни белой, ни голубой краской. Когда-то он был крепким,
золотящимся светлыми, гладкими бревнами и тонкими реечками крыши.
Сверкали прозрачные стекла и бежала вязь растительного узора по
ставням. А из красной кирпичной трубы поднимался живой светлый
дым.
Сейчас дом напоминал брошенного детьми старика. Потемневший, с
трещинами рассохшихся в дереве морщин. Труба покрыта патиной
копоти, ставни покосились. И только одно было в этом доме целым,
крепким и надежным – забор.
– Я одна живу. Мне плохо, – тихо сообщила женщина.
Мартина полоснула жалость. Впрочем, он успел понять, что женщина
была сумасшедшей. Тихой помешанной. Она может сама о себе
заботиться. Наверное, даже выполняет какую-то роль в деревне –
может, к ней ходят гадать. Или у нее растут лучшие яблоки. Только
говорит она так, по-особенному. Чувствуется тоскливое, царапающее
безумие в ее голосе.
В доме было темно и не убрано. Не была заправлена постель.
Посуду не мыли, кажется, пару дней. Мутные стекла на окнах
пропускали мало света, а на половиках скопился тонкий слой желтой
уличной пыли.
– Плохо мне, – повторила женщина, будто оправдываясь.
Мартин неопределенно пожал плечами. Он видел – правда плохо.
– Молока… хочешь? – предложила женщина, словно ожидая, что он
бросится бежать.
– Да, – не стал отпираться он.
Дома все равно пусто. И неизвестно, когда он сможет вернуться.
Может отец сейчас уснет. А может, будет крушить все до следующего
утра.
«А может этот пропитой боров упадет и проломит себе башку», –
подумал Мартин, позволяя сладостной фантазии на мгновение затопить
сознание целиком.
Он ничего не мог сделать. Скрывал ненависть от Вика, но она
росла, с каждым днем, с каждой темной ночью, которой Вик тихо
скулил в подушку от тоски, а Мартин пытался утешить его,
рассказывая какие-то нелепые истории.