— Сафар, Тит — за мной! — скомандовал я, выхватывая нож — в
темноте стрелять было рискованно, можно попасть в своих. —
Остальные — прикрыть! Не дай им уйти! Захар, Софрон, Левицкий!
Огонь по тем, кто отходит!
Мы рванулись в темноту, наперерез угонщикам, пока монголы Хана,
выскакивая из своего войлочного шатра, уже посылали в ночь первые
свистящие стрелы.
Сафар, двигаясь с нечеловеческой кошачьей грацией, первым настиг
одного из хунхузов. Тот как раз пытался взнуздать нашу лошадь,
жадно оскалившись. Молниеносная подсечка — и бандит мешком рухнул
на землю, выронив кривую саблю. Сафар не дал ему опомниться:
короткий прыжок, и он уже сидел на поверженном враге. В темноте
мелькнул отблеск его ножа, послышался сдавленный хрип, и фигура
хунхуза обмякла. Все произошло за считанные секунды.
Тит, рыча от ярости при свежем воспоминании слитке серебра,
умыкнутого наглой вороной, выбрал себе жертву покрупнее —
коренастого бандита, который уже почти оседлал одного из хозяйских
верблюдов. Наш гигант догнал его в два прыжка, его огромная ручища
мертвой хваткой вцепилась в шиворот рваного халата. С диким ревом
Тит оторвал хунхуза от верблюда и с такой чудовищной силой швырнул
его оземь, что мы услышали тошнотворный глухой удар и отчетливый
хруст ломаемых костей. Бандит тут же заверещал, но Тит еще пару раз
прыгнул на него, и тот затих, оставшись лежать скрюченной
куклой.
С другой стороны лагеря тоже кипел бой. Софрон и Захар, заняв
позиции за перевернутыми тюками, палили из своих старых, но верных
ружей по мечущимся в темноте теням. Каждый выстрел сопровождался
густым облаком дыма и громким хлопком, добавляя сумятицы.
— Подавитесь, сволочь! — рычал Захар, с лихорадочной скоростью
перезаряжая ружье.
Левицкий действовал с ледяным хладнокровием. Укрывшись за одним
из сваленных верблюжьих вьюков, он методично и расчетливо стрелял,
тщательно выбирая каждую цель. После одного из его выстрелов где-то
во тьме раздался пронзительный визг, и одна из теней, пытавшаяся
увести пару лошадей, рухнула на землю.
Даже Изя, хоть и дрожал всем своим хилым телом так, что зубы
стучали, стоял насмерть рядом с мешками серебра. В руках он сжимал
тяжелую дубовую палку, которой обычно подпирали котел, и был готов
огреть любого, кто посмеет приблизиться к нашему сокровищу.