***
Аббат, которого звали Колум, оказался не только мудрым, но и
удивительно терпеливым учителем. Первые дни были тяжёлыми. Латынь
давалась с трудом, слова путались, грамматика казалась лабиринтом
без выхода. Но Колум не торопился. Он объяснял снова и снова, пока
я не начинал понимать.
— «Mensa» — стол, — говорил он, указывая на предмет. — «Liber» —
книга.
Я повторял, запоминал, складывал слова в простые фразы.
Постепенно мир вокруг начал обретать новые смыслы. Но больше всего
мне нравились вечера. После ужина, когда монахи расходились по
кельям, аббат часто звал меня в трапезную. Там, при свете свечи, он
доставал деревянную доску с вырезанными клетками и фигурами.
— Знаешь, что это? — спросил он в первый раз.
Я покачал головой. Хотя прекрасно знал и умел играть.
— Шахматы. Игра королей и мудрецов. Придумана в Индии.
Первоначально в неё играли только полководцы, но постепенно игра
стала известна и другим.
Он объяснил правила, и мы сыграли первую партию. Я проиграл,
конечно, было бы странно сразу показывать свой уровень игры, это
могло вызвать подозрение у аббата. Азарт охватил меня с неожиданной
силой, видимо играли гормоны юного тела. Каждый ход был как битва,
каждая фигура — воин с своей ролью. Аббат смеялся, глядя на моё
сосредоточенное лицо.
— Ты быстро учишься, Бран. Не только словам, но и стратегии.
С тех пор шахматы стали нашей традицией. После долгого дня учёбы
мы садились за доску, и аббат рассказывал истории о далёких землях,
о войнах и устройстве мира, о книгах, которые он читал. В эти
моменты я забывал, что нахожусь в тёмных веках. Мир казался
огромным и полным возможностей.
***
Однажды вечером, после особенно напряжённой партии, аббат
откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на меня.
— Ты не похож на других мальчишек, Бран, — сказал он. — Твой
ум... он жаждет большего, чем деревня может дать. Я замер,
чувствуя, как сердце колотится в груди. Он что-то подозревает?
— Я просто хочу знать, — осторожно ответил я.
— Знание — сила, — кивнул аббат. — Но сила требует
ответственности. Латынь откроет тебе двери, но что ты сделаешь,
когда войдёшь?
Я не знал, что ответить. Правда была в том, что я сам не
понимал, зачем мне всё это. Может, это была попытка вернуть хоть
часть прежней жизни? Или страх перед тем, что однажды викинги
придут по-настоящему, а я окажусь беспомощным?